Пифагор

Поправив сбившийся венок из водорослей, морская дева сказала:

   — Мы, троянки, пленницы Диомеда, стали белыми птицами, но на этом море мы принимаем облик морских дев.

   — Ты сирена?! — в ужасе воскликнул Пифагор.

   — Я царица морских дев. Я облегчаю смертный час, когда он неизбежен. Когда можно спасти — подаю руку. Иди вдоль этого берега. За зелёной горой, чьё имя Везувий, тебя ждёт мой город. Я спасла во время бури людей с острова Гелиоса, и они меня чтут как богиню. Они не приносят кровавых жертв на мой алтарь. С венками на головах они поют мои песни. Слышишь, одна из них звучит и сейчас — мелодия нашей любви.

Голова Парфенопы исчезла.

Пифагор открыл глаза. Впереди маячила остроконечная зелёная гора. Мелодия продолжала звучать. В её такт рыбаки тянули на берег сеть.

«Приснится же такое, — подумал Пифагор. — Но как странно. Мелодия та же, что во сне. Слов не понять. Наверное, это опики, о которых говорил Никомах».

Когда Пифагор поднялся, песня оборвалась. Один из рыбаков, глубокий старец, спросил на ломаном дорийском говоре:

   — Тебя выбросило море?

   — Я из Посидонии, — отозвался Пифагор.

   — Куда держишь путь?

   — В Парфенопу.

Старец расхохотался.

   — Сколько же ты времени проспал? Ныне нет города с таким названием. Но он был в годы моей юности. Теперь пуны называют Парфенопу Картхадаштом, а эллины — Неаполем. Иди прямо берегом. Неаполь за тою горой.

Адраний

В то время когда Адраний в отряде царских наёмников переходил мост, Дарий всё ещё сидел на своём троне, но лица его он не мог разглядеть — золото в лучах солнца слепило глаза.

Впервые оказавшись в Азии, юный сикел был поражён богатством её городов и могуществом царя царей, владевшего половиной мира. Конечно же наёмникам объявили, что придётся воевать со скифами. Побывав однажды вместе с отцом в Картхадаште, Адраний представлял себе их в облике народа, который в Сицилии, как и в Италии, искажая греческое слово «номады», называли нумидами, то есть кочевниками. «И куда кочевникам против такой махины!» — думал он и уже подсчитывал, сколько ему достанется золотых стрелков[72] за прогулку по скифским степям.

В отряде, которым командовал правитель Херсонеса Мильтиад, были кельты, лигуры, латины. Все они начинали понимать команды эллина, но между собою говорили на своих языках. В отряде не было ни одного сикела, и Адраний не смог бы ни с кем перекинуться словцом, не понимай он языка латинов, племени, о котором он ранее не слышал. Один из латинов, по имени Тит, который оказался его соседом, был разговорчивее других. Общий язык соединил Тита с Адранием, и сикел не чувствовал себя в отряде чужаком.

Тит находился под началом Мильтиада всего год, а до этого был в подчинении каппадокийца и вместе с его отрядом был переправлен на корабле в Скифию, чтобы взять там в плен нескольких скифов и разузнать об их обычаях и верованиях. Теперь Тит делился воспоминаниями о суровой стране, населённой жестокими людьми, рождавшимися в кибитках и проводившими всю жизнь на конях. Холодок пробегал по коже при рассказе о том, что скифы ослепляли военнопленных и заставляли их доить кобылиц, о том, что они вытирались выделанной человеческой кожей, а вместо чаш пользовались черепами врагов.

Покрытые лесом горы, через которые двигалось войско, были населены фракийцами, по словам Тита, народом в высшей степени воинственным, однако предпочитавшим власть царя господству жадных эллинских торгашей, считавших всех, не говоривших на их языке, своими рабами. И конечно же Адраний поведал Титу, до какого унижения эллины довели сикелов, говоря, что их единственная надежда на рознь между эллинами и картхадаштцами.

Однажды Адраний, к своему удивлению, увидел толпу чубатых мужей и жён с повязанными головами. Они шли той же дорогой, что и войско, но в обратном направлении. Это зрелище удивило и Тита, и он перебросился несколькими фразами с одним из персов, гнавших несчастных.

   — Мужчины, наверное, не хотят воевать со скифами? — предположил Адраний. — А женщин-то за что?

   — Да нет, — отозвался латин. — Царь царей увидел на поле работающих пеониек — ведь пеоны, в отличие от остальных разбойников-фракийцев, занимаются земледелием — и, восхитившись их трудолюбием, приказал переселить всю деревню в Азию. «Пусть видят ленивцы, как надо работать» — таковы его подлинные слова.

Адраний покачал головой:

— Да этот Дарий не лучше наших сикелийских тиранов. А все болтают о справедливости персов. Нас ведь тоже эллины переселили в глубь страны, отобрав прибрежные земли.