Пифагор

   — Удивительно! — воскликнул он. — Словно бы я слышал Самого. Но я бы добавил его изречение: «Что есть справедливость? Четвёрка, ибо она воздаёт равным за равное».

   — Зачем я буду отнимать хлеб у тех, кто говорит только своим голосом, и к тому же пойми моё волнение — голос мог сорваться.

Эвримен обнял друга.

Посидония

Остались позади сосны и пихты Силлы. Отступили каменные осыпи лежащих за нею гор, и взору Пифагора открылась плоская, как ладонь, равнина, напоминавшая ему месопотамскую степь перед Вавилоном. Хлеб был уже скошен и сжат. Обнажённый пахарь вёл борозду, обходя скирды соломы. На иссиня-чёрных отвалах земли копошились тучи птиц.

Оживив в памяти рассказ Ксенофана, Пифагор мысленно воспроизвёл треугольник, образованный местом, где он стоял, и двумя точками Тирренского побережья — Элеей и Посидонией.

«Ксенофана навещу на обратном пути, — решил Пифагор. — Надо начать с горестного».

Стражи городских ворот, бросая на каменный порог игральные кости, не обратили на пришельца внимания. Дорога с глубоко врезанными колеями вывела Пифагора к квадрату агоры. Массивная колоннада из жёлтого камня словно бы вырастала из земли. «Святилища Геры и Посейдона», — подумал Пифагор, вспомнив рассказ Никомаха. В полустадии от храмов на пустыре, заставленном отёсанными глыбами и брёвнами, сновали люди. Видимо, там сооружали ещё один храм. Ему сразу указали дом, выделявшийся среди соседних приземистых строений не только высотой, но и голубоватым цветом стен. Раб проводил Пифагора до массивной двери, отделанной медью.

   — Хозяин внутри, — сказал раб.

Никомах сильно постарел. Глубокая морщина прорезала его лоб, побелели густые брови. Но говорок и быстрота движений — прежние.

   — Я вижу, торговля лесом приносит доход, — проговорил Пифагор, оглядывая лесху, не уступающую размерами той, в которой принимал гостей Поликрат.

   — Лесом уже не занимаюсь, — отозвался Никомах. — Вот уже год, как я компаньон эгинца Сострата.

   — Эгинца? — удивился Пифагор.

   — Ну да. Это очень богатый судовладелец. Он ведёт торговлю с Иберией. Вот, взгляни!

Никомах снял со стены украшавший её лекиф и повернул донышком к Пифагору.

Пифагор прочитал вдавленные в глину три буквы: «СОС»

   — Это наша торговая марка, — с гордостью произнёс Никомах. — Её знают повсюду. Мастерские же у нас в Пиргах и Грависках.

   — Но ведь это тирренские города! — заметил Пифагор.

   — Тирренские. Тиррены у нас в доле. В Пиргах и Грависках живёт много эллинов и кархедонцев. И никто на тирренов не в обиде.

Никомах повесил лекиф на место.

   — Я получил твоё послание, — продолжил Пифагор. — Слишком краткое. Я хочу всё знать. Ты ведь в Тиррении, кажется, единственный очевидец...

   — Я старался избегать подробностей. Они печальны.

   — Всё равно от них никуда не деться, — вздохнул Пифагор.

Покачав головой, Никомах начал:

   — Ты уже знаешь, что Дарий не торопился выполнить своё обещание о передаче в управление Силосонту Самоса. Когда же ему был сообщён день его торжества, он направился на Крит, чтобы перевезти тех, кто решил вернуться на родину. Их оказалось немного, но всё же керкур, на котором приплыл Силосонт, был для них мал. И я, конечно, согласился предоставить для этого один из моих кораблей, только что освободившийся от груза, и сам поплыл на нём вместе с Эвномом. Отца же он решил пока оставить в Кидонии. Керкур нас обогнал, но мы на своём корабле всё же поспели к началу церемонии. Для прибывших вместе с Отаной знатных персов под Астипалеей были поставлены высокие сиденья, и они на них расположились. Заняли свои места и нанятые Силосонтом флейтисты, которым было поручено услаждать слух знатных гостей. И вдруг переполох. На них неожиданно обрушился вырвавшийся из Горгиры полоумный брат Меандрия с дюжиной наёмников и перебил ничего не подозревавших персов. Отана, в ярости презрев распоряжение Дария отдать остров Силосонту неразорённым, тотчас же приказал закалывать всех, кто попадётся, — и взрослых, и детей. Заметив опасность, мы поспешили в гавань к моему кораблю. Персидские воины бросились в погоню. Вот тогда и был ранен копьём в спину Эвном. Нам удалось перенести его на корабль и отплыть. Тогда же к нам присоединился и Меандрий, воспользовавшись неизвестным персам подземным ходом. Твой брат умер на моих руках. Через несколько дней после этого, не пережив утраты, скончался твой отец.

Вспомнив что-то, Никомах удалился и, вернувшись, молча протянул Пифагору перстень с камнем из смарагда. Всю его поверхность занимала пентаграмма с отходящими в сторону концами, наподобие морского животного, доставаемого со дна ловцами губок. Пифагор молча надел перстень на палец и сжал ладонь в кулак.

— Уже после того, как я отправил тебе письмо, — продолжил Никомах, — мне стало известно, что Силосонт процарствовал на Самосе всего три месяца и после его кончины власть перешла к его сыну Эаку. Отане, чтобы Эаку было над кем властвовать, пришлось переселить на Самос тысяч пять милетян. Меандрий же был принят спартанцами и до сих пор надеется, что они помогут ему вернуться на остров.

Пифагор, напряжённо внимавший Никомаху, поднял голову.