Пифагор

Так они дошли до могучей реки, которую одни называли Петром, а другие Данувием. Здесь царь царей, приказав Мильтиаду охранять мост силами херсонесцев, а наёмников передать под командование сатрапу Мегабазу, двинулся в земли сколотое, которых эллины называют скифами.

Живая земля

Дорога змеилась по песчаному побережью, поросшему колючим кустарником, который обычно называют «куриным лесом». Он сменился могучими дубовыми рощами, подступавшими к самому морю. Огромные деревья нависали прямо над волнами, бившими в острых скалах. Берег образовывал дугу в форме кратера, и чтобы достигнуть Кимы, следовало всю её обойти до горловины.

Так, во всяком случае, объяснил Пифагору молодой охотник, тащивший на плече окровавленную голову кабана. В заключение он предложил путнику принять участие в жертвоприношении Артемиде, а затем провести ночь у костра за трапезой. Но Пифагор, поблагодарив юношу, поспешил удалиться. Запах крови и вид обезображенной смертью морды животного вызывал тошноту. Спустившись к скалам, Пифагор провёл там остаток дня и ночь, освежившись дыханием моря и утолив жажду утренней росой.

На заре Пифагор двинулся той же дорогой на север и к полудню достиг реки, пробившей через каменистую долину выход к морю. Рыбак, тянувший сеть, назвал поток, стекающий с горы, Сарном. В верхней части гора была пепельного цвета. В нагромождении скал чёрного как сажа цвета виднелись пористые углубления.

   — Это Везувий, — пояснил рыбак, указывая на гору. — А город на её склонах — Помпеи, основанный тирренами.

   — А как, — спросил Пифагор, — называются эти острова? Они напоминают обломки ручки амфоры.

   — Левый, что поменьше, — Капреи, правый называют Инаримой, что на нашем языке означает Пифекуссы[73].

   — Неужели там водятся обезьяны? — удивился Пифагор.

   — Говорят, когда-то водились, — отозвался рыбак, — но Посейдон однажды так потряс своим трезубцем, что на острове не осталось ни людей, ни животных.

Пифагору пришлось вскоре вспомнить эти объяснения. Дыхание перехватило от запаха серы. Справа от дороги виднелся дымящийся провал. «Земля напоминает море, — думал Пифагор. — Она вздымается и опускается. Она живёт. Но если таково её состояние здесь и в некоторых других местах, колебание должно быть всеобщим. В мире нет ничего неподвижного. Если прав Мох, учивший, что всё состоит из мельчайших частиц, они должны ходить такими же волнами, и в каждой из них, скорее всего, происходит то, что совершается в видимом нами мире. Там такие же носители энергии, связанные притяжением и отталкиванием. Посейдон, потрясающий своим трезубцем, Гея, породившая гигантов, борьба их с богами — это образы, порождённые конвульсиями Земли.

Тефарий Велиана

Сострата Пифагор отыскал в гавани Пирг. Этот муж, лет сорока, невысокий, с уже наметившимся брюшком, чем-то неуловимо напоминавший Поликрата, перебегал от корабля к кораблю, давая какие-то распоряжения то на одном, то на другом языке.

Наконец его взгляд упал на Пифагора.

   — Тебе куда плыть? — спросил он, подходя ближе.

   — Я уже на месте, — отозвался Пифагор.

   — Значит, по торговым делам?

   — Нет, не по торговым, Сострат.

   — Откуда тебе известно моё имя?

   — От Никомаха. Просто хочу познакомиться с тирренами и их обычаями.

   — Тогда ты пришёл вовремя. Идём со мной. Увидишь тирренскую церемонию освящения храма Уни — так тиррены называют Геру. Из Цер прибудет Тефарий Велиана, мой покровитель. Тиррены называют своих правителей лукумонами.

Здание с колоннами на высоком основании было окружено толпой. Церемония ещё не началась, и люди вели между собой беседу. Пифагор уловил финикийскую речь.

   — Этот храм построен местными кархедонцами, — пояснил Сострат.

   — Но ты же сказал, что это храм Уни.

   — Кархедонцы называют Уни Астартой. Храм, как видишь, не каменный, как наш, а из дерева, облицованный терракотовыми плитами.

Из храма послышалась музыка. И тотчас появилось двое. В одном из них по высокому головному убору Пифагор определил жреца. На другом было ярко-красное одеяние со множеством складок, придававших фигуре величественность, — тиррены, как Пифагор слышал ещё в Кротоне, называли его тогой.

   — Тефарий Велиана! — шепнул Сострат.

Служители поднесли к дверям храма лестницу. Лукумон поднялся по её ступенькам и стал вбивать над дверью какую-то пластинку, судя по блеску — золотую. В тишине слышались удары. Гвозди входили с одного раза — видимо, в металле были заранее проделаны отверстия. Пифагор насчитал двенадцать ударов. Гаруспик подал вторую пластину, и она была вбита рядом. Затем наступила очередь третьей. Наконец лукумон спустился и, обернувшись к присутствующим, произнёс несколько фраз.

   — Что он сказал? — спросил Пифагор шёпотом.

Сострат ничего не ответил. Отозвался Тефарий Велиана:

   — Приветствую тебя, Пифагор!

Поняв по выражению лица Сострата, что тот удивлён не менее его, Пифагор двинулся к колоннаде.