Пиджак с погонами

Последние полгода и возвращение

Новый 1970-й год я встречал у моего приятеля Аркадия Мосесова. Я его уже упоминал. Бакинский армянин, кончил Азизбековский институт, как мой отец. Ну, и попал, как я, в сачок военкомата. Служил он в понтонном батальоне офицером службы снабжения горючим. Но, в отличие от меня, он привез в Березовку жену Виолетту. Ну, у них бытовые условия, пожалуй, подходили побольше. Он получил квартиру в одной из хрущевок неподалеку от дома Бабы Химы. Виолетта, сокращенно Вета, была медиком и начала было работать в одной из больниц района. Как-то она мне задала вопрос — почему у людей, с которыми она ехала в поезде до Благовещенска, у всех! такие мрачные и грубые лица. Ну, что я мог сказать? Вопрос-то явно относился не только к этому поезду, но и вообще к Российской Федерации.

Я ей что-то попытался объяснить о том, что у нас тут в здешнем климате вообще основная задача — выжить. Не до улыбок и чувства удовольствия от жизни. Но, по-моему, не убедил. Впрочем, дальнейшая жизнь Мосесовых с попыткой переезда в Ереван, возвращением в Баку по причине не особенно приязненного отношения к переселенцам из других республик, в том числе и к армянам, бегством из залитого кровью родного города в Москву в страшном 1990-м году, думаю, убедило их, что сила все же не в улыбках и цветущих улицах.

Вета мне вообще чрезвычайно нравилась. Её оптимизм, простодушие, экспансивность, забавное и приятное бакинское произношение очень привлекали меня, а впоследствии и мою Лину. До сих пор помню как она страстно обличала своего мужа в том, что его семья приехала откуда-то из Карабаха, а вот она, Вета, из старых-старых бакинцев, у которых шаумяновская Бакинская Коммуна отняла скважину, а потом не удержала город против турок — и пропали бесценные ковры. Было видно, что эти укоры звучат не впервые. Работа ее прервалась довольно быстро по вполне естественным причинам — она ушла в декрет и родила дочку. По поводу имени для ребенка она решила привлечь к консультациям и меня. Я сразу сказал: «Айкануш!» Очень мне нравилось это армянское женское имя. Она была возмущена: «Ты своего Сашу Хаимом не назвал?! Никаких Айканушей, будет Наташа!» Я не стал, конечно, говорить, что я-то, во-первых, ни с кем не советовался и сын получил имя в честь моего отца и деда, а во-вторых имя Александр из всех имен греческого происхождения единственное стало также и еврейским в память хороших отношений Народа Книги с великим завоевателем Востока. Надо сказать, что мы встречались еще и в 80-х в Москве, потом их потеряли, долго искали в Сети. Наконец, они сами нашлись и мы тепрь иногда с удовольствием разговариваем по Скайпу.

Подробностей новогодия я, правду сказать, не помню, но нет сомнения, что среди прочего обязательно пили за «дембиль». Володя, мне кажется, уехал отмечать праздник к своей Лене в город, так что Баба Хима осталась в тот вечер одна. Он, правду сказать, мне в последнее время сильно не нравился. Кажется, мои надежды на скорое прощание с ведомством маршала Гречко заставляли его думать о том, что его-то загребли на четверть века и надежды на возврат в Москву совсем нет. Мы с ним беседовали об этом иногда за стаканом. Никакого выхода не виделось. Потом, уже много лет спустя я вдруг сообразил как он мог снять погоны — и не попасть под трибунал. Вариант был тут рядом. Надо было бы ему поехать в Благовещенск и окреститься. Да хотя бы просто демонстративно постоять в форме со свечкой в церкви во время заметной службы — на Рождество либо Пасху. Дальше вопроса не было бы — политорганы не смогли бы вынести вида открыто верующего офицера и так или иначе от него избавились. Как нынче ихним наследникам никак невозможно смотреть на офицера-неверующего и никогда не служивший в армии Главнокомандующий лицемерно объявляет, что «в окопах атеистов не бывает», как будто он вправду служил боевым офицером, а не шпиком. Но вот тогда мы не додумались.

Кстати Володя Кульков где-то в эти месяцы съездил в Москву в отпуск. Побывал у моей Лины, посмотрел на растущего сына и, по необъяснимой для меня причине, заморочил ей голову трепом о прифронтовой полосе и залетающих в Березовку «шальных пулях». Большого мне труда стоило объяснить жене, что никакие «шальные пули» сорок километров от Амура пролететь не могут. Ну, а ему я, конечно, выдал по полной за его хлестаковщину. Скажем честно, что он после этой поездки затосковал еще больше.

У меня все шло более или менее нормально. С вполне нормальными неприятностями тоже. Ну, скажем, на моей обязанности была среди прочего проверка слива горючего из приходивших по жэ-дэ цистерн. То есть, надо залезть на цистерну и после откачки открыть лючок и посмотреть, а лучше померить — много ли осталось. Должно было оставаться совсем мало. Дело это было мне хорошо знакомо еще со времен работы в восемнадцать лет оператором на заводе синтезспирта.