Пятый representative

В начале каждого музыкального вступления в публике начиналось замешательство, так как следовало угадать, какой танец начинается. Но дирекция и тут нашла выход из положения. Всегда на вечере было две пары – танцоры-заводилы, которые хорошо знали все танцы. Их скромная деятельность, как поведал мне Юра, оплачивалась дирекцией. Они становились во главе танцующего каре, и люди, не очень посвященные, двигались за ними по кругу и копировали их фигуры. И шли бесконечные падекатры, падеграссы, падепатинеры, чардаши, польки… В чардаше мы лихо отщелкивали каблуками «голубцы». Пары двигались по кругу и только во время вальса рассыпались по всему залу. В финале на закуску обычно давали полонез-мазурку. Начинался он с медленной части – полонеза из «Ивана Сусанина», и, заслышав музыку глинковского бравурного вступления, все с шумом выстраивались по кругу. Полонез-мазурку уже знали все. А в быстрой части – мазурке – партнеры бросались на одно колено, стараясь это сделать как можно более лихо, так, чтобы на колене проехать пару метров и потом из этого положения выпрыгнуть как можно выше. Полонез-мазуркой вечер, как правило, завершался.

Мы скоро поняли, что молодые танцоры-заводилы выполняют не только балетные функции. Если возникал какой-то спор, они тут же подходили и выводили спорщиков. При этом их знали и слушались, а они, оказывается, следили за всем происходящим. В один из вечеров к нам подошел Леня, который знал, кто мы такие, и тихо сказал:

– Я вижу, мальчики, что у вас появились постоянные партнерши. Это даже хорошо. Вы будете нашим подспорьем. Но хочу вас предупредить. Можете танцевать с этими девочками сколько хотите, пока мы здесь. Но не вздумайте провожать их домой. Это наши подольские, с Верхнего Вала. У них своя, довольно известная на Подоле, компания, и у вас могут возникнуть очень неприятные проблемы.

Я только понял, что задето наше мужское самолюбие и поинтересовался у своей партнерши, нужно ли ее проводить, на что она ответила очень просто:

– Ну что вы, мальчики. Вас же Леня предупредил. Мы же здешние, и нас никто не обидит, а у вас могут быть неприятности. Так что не ищите лишних приключений на свою голову.

Два раза в неделю по вечерам я посещал лыжную секцию на стадионе «Динамо», куда меня втянул Гарик. Нас особенно не мучили теориями и специальными упражнениями. Все это проходило довольно просто. После небольшой разминки нам выдавали старые солдатские лыжи, видавшие виды, поструганные как колоды, с брезентовыми креплениями и деревянные палки (не металлические и не бамбуковые). С этим нехитрым и тяжеловесным инвентарем тренер отводил нас в Первомайский парк к широкой аллее, идущей вниз вдоль забора стадиона и предлагал спускаться к входу на стадион. Задача была не из легких, так как горка была довольно крутой и длинной. Цельносрубленные лыжи не были приспособлены к торможению и вообще к никаким маневрам, так что остановиться можно было либо упав, либо понемногу переступая ехать на дерево. На наиболее крутых участках наша группа представляла собой довольно колоритное зрелище: несколько человек валялось, пытаясь подняться не снимая лыжи, несколько человек стояло в обнимку с деревьями. И тем не менее эти тренировки доставляли нам удовольствие – свежий воздух, снег, приличная скорость и непредсказуемые последствия.

Весной все эти забавы пришлось сократить. Нужно было готовиться к выпускным экзаменам и поступлению в институт. Я уже твердо решил поступать на архитектурный факультет. Этой же зимой отец поручил мне сделать рабочие чертежи жилого домика для персонала санатория «Украина» в Гаграх. При этом он дал мне эскизы и «козу» – проект жилого дома. Работа эта доставила мне удовольствие. Я вычертил все как полагается: планы, фасады, разрезы. С особенной тщательностью я прорабатывал чертежи деталей в крупном масштабе: колонки террасы, баллюстраду. Колонки я сделал под упрощенные ионические, хотя они выполнялись из дерева (было время жестокого сталинского ампира). Чертежи понравились отцу, и я гордился этим.

Немалое влияние на мой выбор профессии оказала наша библиотека. К этому времени отец успел приобрести в букинистических магазинах ежегодники Московского и Санкт-Петербургского обществ архитекторов-художников начала века. Кроме того из Германии в нашу Академию архитектуры прибыли груды макулатуры из различных полуразрушенных издательств, библиотек и музеев. Их раздавали академикам и членам-корреспондентам академии по весу – академикам по 30 кг, член-корам по 20 кг. Отец предоставил мне разбираться в этой груде бумаг, и я нашел там интереснейшие вещи – альбомы архитектурных обмеров классики, альбомы средневековой мозаики, альбом акварельных эскизов к священному писанию Александра Иванова, опубликованный еще в 1878 году. Большинство этих альбомов было издано Берлинским музеем «Пергамон».