Пятая печать

Позднее он и впрямь уверовал, что знает, в чем дело. И был в этом убежден не меньше, чем в том, что дважды два четыре. Когда боль в отсутствующей ноге обострялась, он останавливался и говорил:

— И ведь это вполне естественно. В большинстве случаев такое явление наблюдается почти как закономерность, за Исключением двух-трех особо сложных… — Тут он умолкал или делал свой характерный жест и заключал:

— Это же естественно. Правда?

Вот и теперь, засунув руки в карманы и продолжая путь, он бормотал про себя:

— Это абсолютно понятно. Разве нет?..

Погруженный в свои мысли, он добрался домой, снял пальто, растопил печурку. Комнатушка была маленькая, всего несколько квадратных метров, с темным окном, выходившим в узкий и грязный внутренний двор. Печка стояла посреди комнаты, труба изгибами колен шла под потолком и, оставив на стене темное пятно, исчезала в кухонном дымоходе. Кровать, туалетный столик с тусклым зеркалом, старомодный шкаф с фибровым чемоданом наверху, стол, стул, умывальник да ведро для воды составляли всю обстановку. Голая, без абажура, лампочка бросала с потолка слабый свет.

— И все же надо бы дать ему пощечину! — сказал он, подкладывая на разгоравшуюся лучину новые поленца… — Подойти и при всех ударить…

Он закрыл печную дверцу и заковылял по комнате. Заложил руки за спину, нахмурился.

— Такие люди… причина всех наших несчастий. Это они выхолащивают человечество, рожденное для высоких целей. Это они лишают нас самоуважения, заражают нас безверием, толкают нас в трясину равнодушия. Это они изо дня в день плюют нам в лицо. Ведь не то беда, что в неуважении к самим себе они не стремятся оправдать звание человека, стать достойными этого звания, беда в том, что они подвергают сомнению само благородство и возвышенную природу человечества. Собственно говоря, они не уважают человека, а раз не считают его достойным уважения, то не могут и любить его… нет в них даже намека на героизм и ответственность!

Он остановился перед зеркалом и посмотрел на свое лицо:

— Боже! Как я люблю людей… Это ведь из-за страданий я стал таким, каким стал! Может быть, я потому и способен делать добро и так безгранично любить, что очень близко знаю страдание! Кто много страдал, для того нет ничего выше любви к человеку. Ему ведомы его ценность и величие! Кто много страдает, кто за свою жизнь не раз ходил рядом со смертью, тот знает — ничто не спасает от зла и греха так, как страдание. В соседстве со смертью грех и зло теряют свою соблазнительность, тщетным и суетным становится все, ради чего мы грешим. Тщеславие, высокомерие, чванство? Деньги, состояние, власть? Что они в сравнении с той чистотой, которая обретается ценой страдания? Чтобы ты мог стать добрым, не беги страдания, будь среди тех, с кого Агнец Иоанна Богослова снял пятую печать!

Он закрыл один глаз и посмотрел на потолок. И снова, как школьник, повторил с радостью первооткрывателя:

— Да! Не беги страдания, чтобы стать добрым…

Он посмотрел вокруг и удовлетворенно улыбнулся. Улыбка медленно осветила все лицо и еще больше подчеркнула темную синеву под глазами. Отвернувшись от зеркала, он снова заходил по комнате.