Пятая гора

— Печаль, которую ты и они прочли в моих глазах, — тоже часть моей жизни. Но — часть малая, и продлится она всего несколько дней. Завтра, когда я уйду в Иерусалим, она станет слабей, чем была прежде, а потом мало-помалу и вовсе исчезнет. Когда идешь навстречу своей мечте, печали недолги.

— Неужели всегда нужно уходить?

— Нужно безошибочно чувствовать, что шагнул на новую ступеньку в жизни. Если захочешь задержаться на прежней — утратишь и радость, и разумение. И окажешься под угрозой Божьего удара.

— Больно бьет твой Господь.

— Только избранных.

* * *

Илия сверху окинул Акбар взглядом. Да, Господь порой бьет очень больно, но все же — никогда не превыше сил человеческих. Ведь мальчик не знает, что здесь, на том самом месте, где они сидят сейчас, явился ему когда-то ангел Господень и вразумил, как вернуть ребенка из царства мертвых.

— Ты будешь скучать по мне? — спросил он.

— Ты же сказал, что печаль будет исчезать по мере того, как мы будем двигаться вперед. Надо еще очень много сделать для того, чтобы Акбар красотой своей стал достоин моей матери. Ведь она ходит по его улицам.

— Когда почувствуешь — я нужен тебе, приходи сюда. И смотри в ту сторону, где лежит Иерусалим. Я буду там и попытаюсь оправдать имя, которым нарек себя: Освобождение. Наши с тобой сердца связаны неразрывно и навеки.

— Так ты за этим привел меня на вершину Пятой горы? Чтобы я увидел Израиль?

— Чтобы ты увидел долину, город, иные горы, скалы и облака. Господь всегда отправлял на вершины гор Своих пророков, чтобы они говорили с Ним. Я спрашивал себя, зачем Он так поступает, а вот теперь обрел ответ: с высоты все предстает ничтожно малым. Наши победы и наши печали теряют значение. То, что мы обрели или утратили, остается внизу. С высоты, с вершины ты видишь, как велик мир, как широк окоем.

Мальчик огляделся вокруг. С вершины Пятой горы он чувствовал запах моря, омывавшего побережье Тира. И слышал посвист ветра, налетавшего из пустыни Египта.

— Когда-нибудь я стану правителем Акбара, — сказал он Илии. — Я знаю: он велик, но знаю и каждый закоулок его. И еще знаю, что должно быть изменено в нем.

— Что ж, меняй. Миру не пристало быть застывшим.

— Неужели Господь не мог избрать иной способ показать нам все это? Был миг, когда я усомнился в милосердии Его.

Илия долго молчал. Он вспоминал давний разговор с левитом — много лет назад, когда они ждали смерти от руки посланных Иезавелью воинов.

— Разве Бог может быть злым? — допытывался мальчик.

— Бог всемогущ, — отвечал Илия. — Он может все, и для Него нет запретов, ибо в противном случае должен был бы существовать некто еще более всемогущий и всесильный, чтобы воспрепятствовать Ему. Будь так, я предпочел бы поклоняться тому, кто сильней.

Он выждал немного, давая мальчику время осознать смысл сказанного. Потом заговорил снова:

— И по причине своего беспредельного могущества Он избрал для себя удел творить лишь Добро. Доведется нам дожить до конца нашей истории — может, и увидим, что Добро часто выступает под личиной Зла, не переставая при этом быть самим собой и осуществляя замысел, который Он создал для человечества.

Потом снова взял мальчика за руку и молча повел в обратный путь.

* * *

В ту ночь мальчик спал, крепко обняв Илию. Когда стало рассветать, Илия осторожно, чтобы не разбудить, разомкнул его руки.

Потом оделся — в то единственное, что было у него, — и вышел. По дороге подобрал валявшуюся на земле палку: будет вместо страннического посоха. И — всегда при нем, чтобы напоминал о борьбе с Богом, о том, как пал во прах и восстал Акбар.

Не оглядываясь, двинулся он туда, где был Израиль.

Пять лет спустя Ассирия, собрав новое войско — лучше обученное и возглавляемое более искусными полководцами, — захватила Финикию. Под чужеземным господством оказалась вся страна, кроме Тира и Сарепты, иначе называемой Акбаром.

Мальчик стал мужчиной, правил городом, и современниками был признан мудрецом. Он умер в глубокой старости, окруженный близкими, и неизменно повторял, что «нужно, чтобы город цвел в красоте и силе, ибо мать моя по-прежнему ходит по его улицам». Оборона была продумана и налажена столь искусно и хитроумно, что взять Тир с Сарептой ассирийцы во главе с царем Сенакерибом смогли только в 701 году до н. э. через сто семьдесят лет после описанных здесь событий.