Пиар добра или как просрать всё

Мы постучали в окно. Вскоре к нам вышел Вознесенский. Он был удивлен, если не сказать, слегка напуган. Понять его можно было. Было уже около часа ночи. В его окно стучались два замерзших психопата, забрызганных слезоточивым газом, все в снегу. А у него, беззащитного поэта, не было даже собаки. Я стал улыбаться Вознесенскому, показывая, что намерения наши - совершенно мирные.

Вознесенский мягко улыбнулся в ответ и спросил:

- Что вы хотите, ребята?

Я понял, что нужно ответить поэту кратко и емко. Хотя бы для того, чтобы он пустил нас внутрь. И я сказал:

- Мы хотим прочитать вам стихи.

Вознесенский пожал плечами и сказал:

- Проходите.

Это была победа. Первая победа. Нас пустили внутрь. Скоро мы сидели у камина и молчали. Вознесенский явно присматривался к нам. Нужно было что-то говорить.

Я сказал:

- Андрей Андреич, почему тут так много дач? Неужели так много поэтов?

Это была вторая победа. Вознесенский улыбнулся и сказал мне:

- У вас ироничный склад ума. Это хорошо. Для поэта. Да, поэтов у нас очень много. Если верить справочнику союза писателей, у нас десять тысяч поэтов.

- Сколько? – переспросил я.

Я знал всю мировую поэзию, но даже она, по моему мнению, не могла приютить и полусотни настоящих поэтов.

Вознесенский печально сказал:

- Да, десять тысяч поэтов.

- И у каждого дача! – сказал возмущенно Стасик.

- Да, - рассмеялся Вознесенский. – Увы.

- Андрей Андреич, а почему у вас дача без противопожарной пропитки? – спросил Стасик.

Я испугался. Я-то привык к Стасику, а Вознесенский явно не мог успеть привыкнуть, и вопросы Стасика могли разрушить едва наладившийся между нами и поэтом живой контакт.

Но Вознесенский ответил:

- Да. Вы правы. У меня нет противопожарной пропитки.

- Поэту она не нужна! – сказал я горячо.

Вознесенский кивнул. Моя мысль ему снова понравилась.

Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

- Вы очень похожи на Лермонтова, вы знаете?

Я сделал вид, что смутился. На самом деле, я знал. Да, я был похож на Лермонтова. Тот же взгляд, навязчиво ищущий роковой дуэли, та же трагическая нотка в осанке, тот же холодный лунный склад – не секрет, что Пушкин был – Солнце русской поэзии, а Лермонтов – Луна. Я никогда не утверждал о себе, конечно, что я Солнце или Луна – эти места были заняты уважаемыми мной людьми. Поэтому себе я давно присмотрел Фобос. Самый загадочный спутник Урана. Я сразу же забил Фобос за собой.

Потом Вознесенский сказал мне:

- Прочитайте свои стихи.

Я прочитал. Вознесенский сначала долго молчал и улыбался. Потом попросил и Стасика прочитать свои стихи. Стасик прочитал про медведей безвинных. Вознесенский опять замолчал.

Потом Вознесенский достал бутылку вина и налил нам со Стасиком. Мы выпили. Я хотел произнести тост: «За поэзию!». Но я не решился. Мы выпили молча, но все равно явно за поэзию.

Потом Стасик попросил сыр, Вознесенский принес сыр. Стасик ел сыр Вознесенского, а Вознесенский молчал и смотрел на огонь в камине. И улыбался. Я тоже стал улыбаться и по ходу даже немного засыпать, потому что вино и тепло камина мягко вставили.

Потом Стасик, осмелев, уже сам налил еще по одной и сказал:

- Андрей Андреич, вы можете нам помочь?

Вознесенский грустно улыбнулся и сказал:

- Нет. Поэтов и так десять тысяч. Вы хотите к ним?

- Ну, где десять тысяч, там еще для двоих всегда найдется место. Если потесниться немного! – сказал Стасик.

- Да, да, это хорошо сказано – потесниться! – рассмеялся Вознесенский.

Мне он начинал нравиться. Он был мудрый какой-то, и даже прямолинейные атаки Стасика его не смущали.

- Так что же нам делать? – настойчиво спросил Стасик. – С чего начать? Чтобы пробиться?

- Пробиться? – удивился Вознесенский. – Куда?

- Ну, к вам, сюда, - сказал Стасик, обведя взглядом уютное помещение дачи Вознесенского. – Поближе. У вас же все хорошо.

- У меня? – удивился Вознесенский. – Я бы так не сказал. Это у Гомера все хорошо.

- У Гомера, конечно, тоже большие тиражи, - согласился Стасик. – Зато вы устроились вон как, - Стасик снова по-хозяйски обвел взглядом помещение, чувствовалось, что Стасик бы здесь все устроил по-другому. – Ну, так, Андрей Андреич, давайте не будем юлить.

- Юлить? – удивился Вознесенский.

- Ну да! – сказал Стасик возмущенно. – Что вы, в самом деле. Десять тысяч поэтов. Ну так что теперь. Понятно, что самые теплые места заняты. Но мы согласны на более холодные, для начала. Мы же молодое поколение. Мы пришли к вам. За помощью. Мы хотим знать, как попасть в струю, я тебя никогда не забуду, никогда не увижу, ну, я в этом смысле. В общем, нам нужны ваши секреты. Профессиональные. Что нужно делать поэту, чтобы прорваться?

- Копить, - вдруг кратко сказал, как чиркнул одноразовой зажигалкой, Вознесенский, глядя на огонь камина.

- Сбережения? – понимающе прошептал Стасик.

- Впечатления! – печально возразил Вознесенский.

Стасик заулыбался и неодобрительно закивал головой. Он явно считал, что Вознесенский по-прежнему юлит.

Потом я засобирался. Было неудобно заснуть у Вознесенского. Стасик сопротивлялся – ему у Вознесенского нравилось.

Он спросил Вознесенского:

- Андрей Андреич, а вы не собираетесь продавать свою дачу?