Пиар добра или как просрать всё

Я не берег свое здоровье. Я всегда считал, что поэт должен быть больным. Да, все правильно. И более того. Чем более велик поэт, тем он более болен. Правда, была в этом одна проблема. Скорость убывания здоровья чаще всего намного превышает скорость признания, и в этом смысле первое любопытство широких кругов почитателей: «А кто это там появился?» - может застать поэта уже непосредственно в гробу. Автор находит это реально грустной хуйнёй.

Я пускал Стасика в свою ванную, и он там омолаживался. Но через некоторое время на Стасика пошла войной моя мама. Связано это было с тем, что из маминого, то есть, нашего холодильника стали пропадать продукты – творог, огурцы и яйца.

Мама моя работала в КГБ, ее устроил туда мой дедушка – палач и фотограф. Работа у мамы была очень ответственная и с огромными полномочиями. Мама ездила по всей округе и имела право задать любому человеку - председателю колхоза или продавщице мороженого – роковые вопросы: «Почему вы так плохо работаете? С какой целью? Почему вы молчите? Почему вы не смотрите в глаза? Почему вы вспотели? С какой целью? Почему вы плачете? С какой целью?». В общем, от мамы было довольно сложно что-то скрыть. Ведь в КГБ маму обучили логике и наблюдательности.

Мама долго и совершенно скрытно – этому ее тоже научили в КГБ - наблюдала за Стасиком. Потом логика ей подсказала, что пропажа продуктов всегда совпадает с сеансами омоложения Стасика в нашей ванной. Мама стала разрабатывать версию, что Стасик ворует продукты и скрытно жрет их в ванной. Это было обидно, и мама ясно дала мне понять, что если Стасик хочет есть, пусть так и скажет, и она его покормит, а таскать наши яйца Стасику неприлично, потому что он же человек, а не хорек.

Я попросил Стасика признаться маме, что он голоден, и обещал Стасику амнистию и сытное кормление. Но выяснилось, что логика КГБ дала сбой. Оказалось, Стасик и правда таскал яйца и творог, но не лакомился ими, как хорек, а накладывал на себя. Сначала Стасик втирал в голову творог, чтобы предотвратить неизбежное облысение. Затем он разбивал себе на голову яйцо, и оно самотеком стекало по голове Стасика – это было нужно для увлажнения кожи головы. Ну, и, наконец - Стасик натирал огурцом свое лицо, для омоложения.

Я тут же радостно сообщил своей маме, что зря она так о Стасике думала, и что он не ест наши яйца, а разбивает их себе на голову. Мама, наоборот, еще больше рассердилась, и сказала, что Стасик –педик, и что бедная его (Стасика) мама: родить педика – это всегда грустно для матери, и что она (моя мама) еще простила бы Стасика, если бы он хищно жрал наши яйца, как хорь, потому что он молод, а в молодости у человека растут кости, и поэтому всегда хочется есть, но раз Стасик цинично разбивает купленные мамой яйца себе на голову, то он - педик, а она категорически против педиков, и особенно – против педиков в своей ванной.

Моя мама Стасика никогда не любила. Она мотивировала это тем, что у нее интуиция, или нюх. И что она чует говно за версту. Это было еще одно из поразительных умений, полученных мамой в КГБ.

Но я тогда маминому чутью не верил. Я защищал Стасика. Я говорил:

Мама, Стасик просто следит за собой, потому что хочет прожить до ста лет.

- А зачем ему жить до ста лет? – спрашивала мама.

- Чтобы увидеть зарю новой эпохи. Разве это плохо?

- Какая, на хрен, заря эпохи, сынок? – отвечала мама.

Мама моя иногда могла выразиться грубо, по-мужски, потому что много лет работала в КГБ, а там мужской коллектив, и все говорят то, что думают, и делают, что говорят.

Он хочет прожить до ста лет, чтобы похоронить всех друзей, - сказала однажды мне мама сурово. - И тебя, дурака – первого. Сто лет! Нет, Дима. Хорошие люди так долго не живут.

- Согласен, - признал я. – Я тоже засиживаться не собираюсь. Я поэт. Поэту старость не к лицу. Но, мама! Ты просто не понимаешь Стасика. Он не такой, как ты думаешь. Да, у него есть странности. У всех поэтов они есть.

- Это кто - поэт? – спросила мама. – Эта мокрица? Этот пед? – так мама коротко называла педиков.

- Не пед, а поэт, - защищал Стасика я. – Он пишет стихи.

- В шестнадцать все пишут стихи! – ответила мама. – Поэт – не тот, кто пишет стихи.

- А кто? – спросил я удивленно.

Гормоны

Мама печально посмотрела на меня в ответ. Ничего не ответила.

Прошло много, много лет, прежде чем я понял ее. Я не имею в виду - насчет Стасика. Хотя и это – тоже. Вообще. Прошло много лет, прежде чем я понял свою маму. Непонятно, почему так всегда получается – по крайней мере, у меня. Когда родители пытаются чему-то научить потомка, он не способен учиться, потому что он обидчивый заносчивый говнюк. А когда он уже сам хочет и рад бы научиться, родители уже или умерли, или на сына забили, то есть, забили на попытки чему-то его научить, а потом, через некоторое время, забыли, чему хотели научить, то есть, забыли, на что забили. Таким образом, разрушается связь поколений. Трагическая хуйня.