— Откройте! — кричит из клети Пинцет, кухмистер, и колотит в дверь; кто-то, видно, повернул ключ в замке. Марика удивляется, хочет взяться за ключ, но Тарцали дальше ее тащит, к хлеву.
— Сейчас, сейчас… — и открывает дверь хлева, чтобы не видно было их со стороны дома.
— Да что ж это… — И больше ничего не успевает сказать Марика. Красный Гоз выходит из темного проема, берет ее за другую руку и ведет к саду.
— Господи, Йошка… — оглядывается Марика, да только вдову Пашкуй видит, которая стоит возле хлева и руки ломает.
— Дай-ка твое пальто, кореш, — тихо говорит Красный Гоз.
Тарцали сбрасывает пальто, накидывает его Марике на плечи. А сам бежит обратно в дом.
Кажется Марике, что земля под ногами стала невероятно легкой, сама скользит, уходит назад. Тонкие туфельки проваливаются в снег; вот калитка, вот ларь для половы — и вот они идут уже по заснеженному саду, и чувствует Марика, что двигаться, идти удивительно приятно. Никогда еще ходьба не доставляла ей такой радости. Сзади лают собаки, и впереди лают собаки, и непроницаемо черна над снежной равниной ночь.
Трещат ветви кустов живой изгороди, когда пробираются они через них, — и вот они уже в переулке. Сворачивают в закут.
— Куда мы, Йошка? — говорит Марика. Говорит и чуть не стонет: так крепко, до боли стискивает парень ей руку.
— Идем… — и открывает ворота.
Окна в хате темны; снег, тихо шурша, кружится в воздухе.
Мать Гоза дверей не запирает, пока Йошки нет дома. Теперь они открываются так бесшумно, словно только и ждали этой ночи. Домашнее тепло охватывает Марику. Стоит она посреди хаты, в темноте, а Йошка роется в кармане. Марика протягивает руку к печи, чувствует, как веет оттуда теплом, словно ветром из-под тучи.
— Ты это, Йошка? — слышится с постели голос матери.
— Я, мама… лампу сейчас зажгу… — Вспыхивает спичка, звякает ламповое стекло, и мать открывает глаза. Лицо ее обращено к ним, рука под подушкой — смотрит и ничего не говорит… Смотрит на Марику; а та стоит на месте и, ничего лучше не придумав, аккуратно откалывает с волос фату.
— Вот так, Марика… иначе никак нельзя было, — подходит Красный Гоз, снимает с плеч у нее пальто Тарцали, бросает его на застеленную кровать. А сам берет Марику за руку, подводит к стулу. Усаживает. Потом поднимает вместе со стулом, несет к печке.
Марика смотрит перед собой бесчувственным взглядом и наконец начинает плакать. Плачет горько-горько, как ребенок.
— Господи милостивый, не оставь нас… — шепчет мать, вставая с постели.
14
— Эх, все к черту пошло, — дрожащими губами бормочет вдова Пашкуй и машет рукой в сторону темного двора. Идет к дому. Останавливается в сенях, глядит на очаг, на раскаленную россыпь углей, на остатки ужина, которые хотела подать после причесывания невесты; смотрит на большой, блестящий казан для чиги, и вспоминается ей свекровь, от которой остался этот котел, и свекор, который очень хороший был мужик. Повертывается, идет в чулан. Там, за хлебным ларем, спрятаны у нее сапоги. Торопливо, как попало кидает в голенища жареную курятину, пироги — что под руку попадется. Ничего, они чистые, сапоги-то. Икрами своими добела вытерла она подкладку. Когда вдова сюда их принесла, всем говорила, что это, мол, на случай, если грязно будет, — а на самом деле совсем для другого: чтобы наполнить всякой всячиной просторные голенища. Пусть хоть какая-то польза будет от этой свадьбы… Набив сапоги доверху, идет дочь искать.
А Пирошка как раз с Тарцали болтает, которого вдруг сильно потянуло на женитьбу. Все ж таки полклина земли идет за Пирошкой да еще хата…
— Так-так, погляжу я… Танец-то следующий ты не мне ли обещала?
— Тебе обещала, да только он уже давно кончился. А ты где это бродишь, а? — Пирошка делает вид, что сердится. А сама прыгать готова от радости. Еще бы: чуть не весь вечер Тарцали с ней танцевал; да еще в невестином доме приглашал два раза… Однако где он, в самом деле, пропадал столько времени?
Тарцали на это не отвечает: никому пока нельзя говорить, чем он занимался. Вместо этого берет Пирошку за обе руки и трясет шутливо:
— А я два раза в дверь заглядывал, да ты с Косоруким Бикаи танцевала. Так что следующий танец мой, и все тут.
Пирошка счастлива: сразу столько парней хотят с ней танцевать…
— Ну ладно, так уж и быть. Только смотрите, не подеритесь… — Тут оглядывается она на дверь и видит, что мать ей машет, зовет выйти. — Подожди, я сейчас… — и идет к матери.
— Идем-ка домой, Пирошка.
— Зачем, мама? — чуть не плачет девка. Как раз теперь, когда так все славно, уходить домой?
Вдова не успевает ответить — Тарцали подходит к ним.
— Обижает меня Пирошка… — начал было парень, но Пирошка, уже вправду со слезами на глазах, перебивает его:
— Мама говорит, домой надо идти…
— Да, да. Пошли-ка. — Мать берет ее за руку и тянет к чулану, где сложена одежда.