Петр решил уничтожить стрельцов и сделал все нужное для достижения этой цели. Употребленные средства были ужасны, но наводить ужас давно уже сделалось на родине царя обычным приемом правительства. Стрельцы исчезли. Все захваченные им в Москве погибли или были сосланы в отдаленнейшие места Сибири. Их жены и дети должны были покинуть столицу. Запрещено было давать им работу или милостыню. Они, следовательно, были осуждены на голодную смерть. Самое имя ненавистного войска должно было исчезнуть. Стрельцы провинциальные, смягчившие своей покорностью гнев царя, были разжалованы в простые солдаты. Так что и с этой стороны получилась пустота, и создание новой армии, которая положила бы почин и придала бы европейский отпечаток новому творению Петра, потому что такова его точка отправления, – это создание сделалось не только возможным, но и необходимым в кратчайший срок. Не было больше стрельцов, но не было также и войска. Спустя три месяца Петр заметил, что чересчур поторопился и слишком далеко зашел, и он принужден был возвращать к жизни умерших. В 1700 году в битве под Нарвой принимали участие стрелецкие полки: это стрельцы провинциальные, лишенные по указу от 11 сентября 1698 года своего имени и организации. Указом от 20 января 1699 года им было возвращено и то и другое. В 1702 году Преобразователь сам распорядился сформированием в Дорогобуже четырех московских стрелецких полков по образцу прежних. В 1704 году – новый приказ в том же смысле. То жертвы, принесенные шведской войне. Только в 1705 году, после Астраханского бунта, в котором принимали участие остатки старых недисциплинированных полчищ, решено было о полном и окончательном уничтожении стрельцов. Новые партии осужденных по дороге в Москву, новые казни сотнями на Красной площади завершили дело искоренения.
Перспектива Великой Северной войны принудила Петра покрыть Красную площадь трупами казненных стрельцов; случайности той же войны привели его к Петербургу. Прежде всего, бросив перчатку Швеции, он наметил Лифляндию, Нарву и Ригу. Лифляндия, слишком хорошо защищенная, отбросила его на север, в сторону Ингрии. Он направился туда нехотя, послав сначала Апраксина, превратившего в пустыню легко покоренный край. Лишь спустя продолжительное время и словно двигаясь ощупью, молодой государь заинтересовался этой областью и остановил свое внимание и вожделение на устьях Невы. Густав Адольф уже понял стратегическое значение этого пункта, не представлявшего в глазах его теперешнего преемника никакой цены, и сам пожелал изучить его окрестности. Кроме значения военного и торгового, уже признанного, Петр обнаружил в крае еще неотразимую привлекательность. Он больше не желал удаляться отсюда. Здесь он чувствовал себя вполне дома. Он с волнением ссылался на исторические воспоминания, делавшие из этого уголка русскую землю. Может быть, он находил в этих болотистых лощинах отдаленное сходство с низменностями Голландии? Может быть, в нем заговорил голос наследственных инстинктов? Трудно сказать, что им руководило. Предание, повторяемое Нестором, говорит, что первые норманнские завоеватели страны отсюда пускались в плавания «до самого Рима по морю варягов, – их морю»! И Петр как будто старался восстановить нить девятисотлетней древности, сам эпический, легендарный герой в своей роли основателя города. Народный рассказ изображает его выхватившим алебарду у одного из солдат и вырезавшим ею две полосы дерна, которые он сложил крестообразно со словами: «Здесь должен быть город». Так как не имелось под руками камня для закладки, то его место заступил дерн. Оставив алебарду, Петр берется за лопату и кладет почин земляным работам. В эту минуту появляется орел и парит над царем. Сраженный выстрелом, он падает. Петр поднимает раненую птицу, сажает ее на руку и отправляется в челноке осматривать окрестности. Происходит это 16 мая 1703 года.
История добавляет, что впоследствии над работами трудились шведские пленники и умирали тут тысячами. Не хватало самых необходимых инструментов. За неимением тачек носили землю в полах одежды! Сначала воздвиглась деревянная крепость на острове, носящем название Яннисаари (Заячий остров): это будущая Петропавловская крепость; затем деревянная церковь и скромный домик, послуживший Петру его первым дворцом. В следующем году поблизости возникла лютеранская кирка, впоследствии перенесенная на левый берег реки, на Литейную, и харчевня, знаменитая остерия «Четырех фрегатов», долгое время служившая городской думой, раньше чем сделаться местом свидания дипломатов. Наконец, к этой группе скромных построек присоединился базар. Сподвижники царя стали селиться вокруг в домиках наподобие его домика. Город был создан.