Спешный отъезд Петера очень напоминал похищение. Характерно, что об исчезновении герцога при голштинском дворе узнали только через три дня. В этот момент продолжалась Русско-шведская война (1741-1743 годов), начавшаяся ещё при правительнице Анне Леопольдовне, матери Ивана Антоновича. Вступление Елизаветы на престол было во многом подготовлено французской дипломатией, покровительствовавшей Швеции. Можно предположить, что со стороны Франции интрига была двухходовой. Сначала свергнуть руками «узурпаторши» маленького императора и его родителей, что, без сомнения, привело бы русскую армию в замешательство. А затем предъявить в качестве наследника шведской короны законного же претендента на русскую. Не приходится сомневаться, что такой оборот дел привёл бы Россию к внутреннему кризису. Недаром пожилая и опытная Екатерина II, касаясь в «Записках» истории французского посланника Шетарди, обвиняла его в желании разжечь гражданскую войну36.
Быстрые действия позволили Елизавете выскользнуть из затягивавшейся петли. Возможно, молодой императрице просто повезло. Она сорвала банк. Получила корону, наследника, мир со Швецией и исключительную стабильность своего престола на ближайшие 20 лет. «Виват Елисавет!» — как гравировали тогда на гвардейских шпагах.
Что же означали все эти перемены для юного герцога? Нереализованные планы, которые оплакивал над колыбелью сына Карл Фридрих, начинали волшебным образом сбываться. Уже 5 февраля 1742 года замёрзшего Петера привезли в Северную столицу России, «к неописуемой радости императрицы Елизаветы», как заметил Штелин, а 10-го был отпразднован его 14-й день рождения. Тётка нашла мальчика бледным, хилым, диковатым, но отслужила благодарственный молебен — приезд племянника избавлял её от множества неприятностей с северными соседями.
А те, наконец, проснулись и затеяли процедуру избрания Карла Петера кронпринцем. В истории с голштинским наследником Петербург и Стокгольм всё время бежали наперегонки. Надо признать, что шведы отставали. Когда 25 апреля Елизавета Петровна короновалась в Москве в Успенском соборе, рядом с ней стоял племянник. На всех торжествах она вела его с собой чуть ли не за руку, подчёркивая тем самым своё единство, неразрывную связь с этим мальчиком, и при всяком удобном случае называла его «внуком Петра Великого». Точно так же двадцатью годами позднее Екатерина II на коронации будет «прикрываться» Павлом. В описанном поведении был немалый смысл. Ведь по завещанию Екатерины I сын Анны Петровны имел преимущественное право занять престол по сравнению со своей тёткой. Он был законным государем. Конечно, Елизавета не собиралась передавать ему корону тотчас. Но она провозгласила Карла Петера преемником и, таким образом, как бы узаконила собственное положение37.
После коронации мальчик был назначен подполковником Преображенского полка (и с этого дня стал ходить в преображенском мундире), а также подполковником Лейб-кирасирского полка. Вспомним, с какой радостью девятилетний Петер принял своё назначение секунд-лейтенантом почти игрушечной голштинской гвардии. Никаких эмоций по поводу столь лестного для четырнадцатилетнего подростка производства в подполковники (полковником всех гвардейских полков была сама императрица) Штелин не зафиксировал. Хотя отметил, что «фельдмаршал Ласси как подполковник того же полка» стал подавать царевичу ежемесячные рапорты. Казалось бы, сколько удовольствия для принца, обожавшего играть в армейщину. Но нет. Петер остался глух к чужим регалиям.
17 ноября наследник Елизаветы принял православие, стал называться Петром Фёдоровичем и был провозглашён великим князем. Этот шаг сжигал за ним мосты. Он больше не мог претендовать на шведскую корону, да и оставаться голштинским герцогом после смены веры стало для него затруднительно. И только в середине декабря в Петербург прибыла делегация из Стокгольма объявить, что ригсдаг предлагает Карлу Петеру шведскую корону. Какое непростительное опоздание!
Дипломатическая война между Петербургом и Стокгольмом продолжалась ещё более года, одновременно с войной настоящей. 7 августа 1743 года в Або был подписан мирный договор. Кроме прочего, он решил, наконец, вопрос о наследнике. От имени Петра Фёдоровича русская сторона передала его права дяде-регенту Адольфу Фридриху, который и стал шведским королём. Сам великий князь подписал отказ от всяких притязаний на корону северной соседки.
Отныне он принадлежал только России. Так считали в Петербурге. Но сам мальчик думал, что принадлежит Голштинии, и именно её называл домом. Разубедить его оказалось невозможно.