Петр I

«Тайный советник Толстой и царевич прибыли сюда из Твери, но потом им было велено возвратиться в Тверь, откуда они снова приехали в Москву несколько дней тому назад. Сей принц бросился к ногам отца своего, каковой весьма милостиво принял его. Трудно изъяснить страх, объявший старых московитов, ненавидящих Петербург с его кораблями и проникающими в Московию чужими языками. Поелику московское духовенство подозревают как соучастников в недавних событиях, нетрудно понять причины, побудившие царя уменьшить содержание клириков и монахов и повелеть им заниматься лишь служением пред алтарем. Покамест ограничусь уведомлением, что царевич публично отказался от престолонаследия, и ему было обещано прощение, ежели откроет он всех своих советчиков. Кикин имел своих соглядатаев даже в царском кабинете и втянул в сие дело камер-пажа Баклановского, пообещав ему двадцать тысяч рублей за предупреждение на случай опасности, дабы он успел спастись бегством. Царь собственноручным письмом приказал князю Меншикову арестовать Кикина и доставить его в Москву. Находившийся неотлучно при царе Баклановский сумел украдкой побывать на почте и отправить к Кикину в Петербург нарочного, каковой, хотя и прибыл в столицу почти одновременно с царским курьером, не успел предупредить Кикина. Сия внезапная отлучка пажа вызвала у царя подозрения; после расследования его интриги открылись, и он также был арестован. В завершение расскажу о недавно случившемся здесь некоем забавном деле. Как вам известно, после стрелецкого бунта головы казненных до сих пор так и остаются на кольях перед дворцом и в других местах города. Потомки и близкие родственники бунтовщиков, происходивших из знатных родов, дерзнули подать челобитную, в коей представили, что головы их друзей уже слишком давно выставлены на всеобщее обозрение, и посему они просят снять оные, а в замену обязываются изловить в десять раз более разбойников, воров и изменников, дабы предоставить их головы для замены. <…>

В Москве февраля 6-го дня 1718 года»⁴⁵.

В Петербурге князь Меншиков получил приказ арестовать князя Василия Владимировича Долгорукого и отправить его под крепким караулом в Москву. Сей князь был генерал-лейтенантом, полковником Преображенского полка, кавалером датского ордена Слона и президентом Юстиц-коллегии, учрежденной для расследования финансовых злоупотреблений. Князь Меншиков явился к нему в дом с отрядом солдат и объявил об опале, постигшей Долгорукого, который сказал в ответ на это: «Совесть моя чиста, и я могу потерять всего лишь одну голову». В тот же вечер его препроводили в крепость, а князь Меншиков отправился с такой же комиссией к сенатору Петру Матвеевичу Апраксину, брату великого адмирала, сумевшему впоследствии оправдаться. С той же целью Меншиков был и у Абрама Федоровича Лопухина, хотя сей последний подвергся только домашнему аресту, а также у сенатора Самарина, Воинова и Ивана Васильевича Кикина, брата Александра Кикина, и еще у девяти других персон.

Март

В Москве царевич публично отрекся от престолонаследия, и царь послал в Петербург приказ князю Меншикову и Сенату собрать армию и все сословия для присяги другому своему сыну, великому князю Петру Петровичу. Сия церемония произошла 9 марта с великой торжественностью и пышностью в церкви Св. Троицы.

Тем временем в Судебной палате в Москве шло дело привезенных из Петербурга арестантов и генерал-майора Глебова⁴⁶. Производилось одновременно два розыска: один о царевиче, другой о бывшей царице (которую доставили из суздальского монастыря в Москву) и Глебове. Первый процесс окончился в Петербурге, второй – в Москве. По сему случаю в город съехалось великое множество всякого чина людей: весь двор, большинство генералов и старших офицеров, равно как иерархи церкви и дворянство всей Московии. Всеобщее любопытство возбуждали шествия духовенства в каретах, направлявшихся к царскому дворцу, где происходил процесс ростовского епископа. Но ничто другое не заслуживало такого внимания, как обращение царя, произнесенное с всегдашним его красноречием (какого нет ни у кого другого во всей его империи) об опасности для страны государственной измены. После сего с епископа Досифея и духовника бывшей царицы были сняты церковные одеяния, и оба они были отданы в руки светской власти⁴⁷.

Царь явился на все сии церемонии в своей обычной одежде, и никто не помнил, чтобы он облачался в те баснословно роскошные покровы, которые столь любили его предшественники. По природе своей он враг всякой помпы, хотя унаследовал от своих предков множество разных драгоценностей, в связи с чем можно привести следующий рассказ посланника императора Фердинанда I барона Герберштейна ко двору великого князя Василия III.