Петр I

В Петербург прибыло посольство от донских казаков. Когда шесть лет назад производились многочисленные рекрутские наборы, почти 30 тысяч молодых людей ударились в бега и присоединились к грабительским бандам сих разбойников. На требование возвратить беглых царь получил отказ, после чего отправил генерала князя Долгорукого при двух помощниках с повторным требованием, однако сии ослушники не только всех посланных убили, но даже осадили Азов²⁹. Раздраженный сим варварством, царь отправил брата убитого, генерал-лейтенанта князя Долгорукого, с 12 тысячами регулярного войска, дабы он отомстил за нанесенную обиду и смертоубийство и привел бунтовщиков к повиновению. Князь дважды побил казаков в сражениях и успешно отогнал их от Азова. Эти неудачи возымели желаемое действие, и сии варвары сдались на капитуляцию. Казаки могли бы оказать царю немаловажную помощь, однако он почитает пока неуместным обучать их дисциплине и немецкому строю и ограничивается лишь некоторыми экспедициями, для коих им раздается оружие, каковое отбирается по минованию надобности³⁰. <…>

9-го числа царь отправился в Кроншлот, и мы на галере последовали вслед за ним, однако разразившая буря принудила нас встать на якорь и провести в сем открытом судне три дня и три ночи без огня, без постелей и без пропитания. После прибытия в Кроншлот нас пригласили в Петергоф, увеселительный дворец царя на берегу Ингрии, куда мы прибыли с попутным ветром и где нас угощали обедом на обычный манер с таким изобилием токайского вина, что, встав из-за стола, мы едва могли держаться на ногах. Сие не помешало царице поднести каждому еще по стакану водки, каковую принуждены мы были также испить и после сего, лишившись употребления рассудка, предались сну прямо на земле, кто в саду, а кто в ближнем лесу.

В четыре часа пополудни нас разбудили и препроводили во дворец, где царь раздал всем по топору и велел следовать за ним в молодой лесок. Там он отметил аллею в сто шагов, каковую надобно было прорубить вдоль моря. Он первый начал работать, и хотя мы еще не вполне восстановили здравые свои чувствования и были непривычны к столь тяжкому труду, но принялись рубить деревья с таким усердием, что к семи часам завершили все дело. Царь благодарил нас за труды, а вечером нам подавали обычное угощение с напитками, каковые без дальнейших церемоний отправили всех в царство Морфея. Но мы не проспали и часа, когда в полночь пришел один из царских фаворитов и препроводил всех к князю Черкасскому, который лежал на постели вместе со своей супругой.

Нам пришлось оставаться возле них до четырех часов утра, распивая вино и водку. В восемь часов пришли звать к завтраку во дворце, где вместо кофе или чая нас опять потчевали большими стаканами водки, после чего отправили на свежий воздух, где уже ждал крестьянин с восемью мизерабельными <несчастными> клячами без седел и стремян. Каждый забрался на предназначенное ему животное, и мы торжественно продефилировали перед их царскими величествами, стоявшими у окна. После часовой прогулки по лесу, освежившись очередными стаканами водки, мы совершили еще и четвертый дебош за обедом.

Дабы воспользоваться поднявшимся благоприятным ветром, нас посадили в царский трешкот³¹. Царица и придворные дамы пошли в каюту, а царь остался с нами и утверждал, что, несмотря на сделавшийся противным сильный ветер, не пройдет и четырех часов, как мы будем в Кроншлоте. Через два часа нашего плавания разразилась ужасная буря. Царь перестал шутить и встал у руля, выказывая среди сей опасности поразительную телесную силу и присутствие духа, соединявшиеся с незаурядным умением управлять судном. Каюта была полна воды, и царицу поставили на скамейку. В сей крайности она выказала немалую твердость, несмотря на очевидную угрозу погибели, заставлявшую всех обратить свои взоры к Небесам и приготовиться к самому худшему. Единственное утешение заключалось в том, что погибнем мы в наилучшем обществе. Несколько офицеров царской свиты и слуг были смыты за борт, но выплыли на берег. Наконец после семичасовой болтанки буря забросила наше крепкое судно с добрыми матросами в порт Кроншлота. Царь простился с нами, сказав: «Господа, наша забава зашла, кажется, дальше, чем хотелось бы». На следующее утро он заболел горячкой. Мы же промокли до последней нитки, оставаясь несколько часов по пояс в воде, но думали только о том, чтобы ступить на твердую землю. Поелику наши экипажи поехали совсем в другое место, у нас не было ни постелей, ни одеял, и нам оставалось лишь разжечь огонь, снять с себя промокшее платье и завернуться в те жалкие одеяния, которые принесли нам крестьяне. Ночь мы провели в рассуждениях о тяготах жизни и безумствах рода человеческого.

Июль

16 июля царь вышел в море во главе своей эскадры, чего мы не имели возможности видеть по причине поразившей всех нас горячки и прочих недомоганий. <…>

Сентябрь