Петр Берон

Научные заслуги Берона отмечал также выдающийся болгарский ученый и общественный деятель, писатель Васил Друмев. В своей книге «Жизнеописание» он подчеркнул: «Мы пережили суровые годы, годы глубокого невежества, но вот что важно: при пробуждении и выходе на свет из мрака отсталости мы прилагаем усилия к тому, чтобы совершить нечто такое, что стало бы общим достоянием всех народов... У господина П. Берона много оригинальных произведений на французском языке, с помощью которых он обогатил современную науку, преодолел устаревшие представления о происхождении мира и законов природы, о проявлении этих законов и на их место поставил свою, совершенно оригинальную систему» (31, 234).

Ярким свидетельством уважения болгарской интеллигенции к Петру Берону являются статьи, появившиеся в различных газетах после ошибочного сообщения о его смерти. Некрологи были напечатаны в «Македонии», «Народности», «Свободе», «Отечестве», «Турции». Так, в газете «Народность» в № 36 за 1868 г. ученого назвали «сверкающей звездой, которая сияла над чужим горизонтом и служила Западу как способная представительница порабощенной Болгарии». Трогательные слова были помещены в газете «Македония» в № 6 за 1868 г. Вероятнее всего, их написал видный болгарский просветитель, общественный деятель и писатель П. Р. Славейков. В некрологе, в частности, говорилось о том, что Берон «как ученый и писатель первым в болгарской литературе создал народный букварь, во всемирной литературе тоже был не из последних благодаря своим неподражаемым филологическим и астрономическим сочинениям, единственным в своем роде по проницательности и глубине суждений. Никто другой не смог учением так возвысить болгарский дух».

Спустя несколько лет после трагической смерти Берона председатель Болгарского центрального революционного комитета, выдающийся писатель и общественный деятель Любен Каравелов с чувством глубокой патриотической гордости заявил: «Наука потеряла в твоем лице одного из тех редких людей, у которых хватило дерзости приподнять занавес, за которым скрываются тайны природы. Твое стремление проникнуть в те области, куда редко проникает человеческий разум, было прервано, но сделанные тобою открытия вызывают восхищение всего ученого мира» (33, 280).

Приведенные высказывания о Бероне показывают, что он был связующим звеном между европейской и молодой возрождающейся болгарской культурой и наукой середины XIX столетия. Его научные достижения явились импульсом и для других мыслителей болгарского возрождения, которые видели в его лице пример бескорыстной службы науке, доказательство неиссякаемых творческих возможностей порабощенного в то время болгарского народа.

Глубокую и содержательную оценку научной и просветительской деятельности Берона дал известный советский литературовед Г. Гачев. В своей книге «Ускоренное развитие культуры», написанной на материале болгарской литературы XIX в., он подвергает специальному анализу «феномен Берона» в истории болгарской культуры и европейской культуры вообще. Автор вводит особое понятие — «Беронов комплекс». Г. Гачев ставит и такую весьма сложную проблему: «Почему мы говорим только о букваре? Разве нет других, научных сочинений Берона? Каково их значение для болгарского духовного развития? Никакого(курсив наш.— Авт.).Не парадокс ли это?» (29, 128). В главе «Беронов комплекс» Г. Гачев снова возвращается к этому вопросу и после краткой характеристики основных произведений Берона и сущности его натурфилософской системы заявляет: «Какое значение эти научные труды П. Берона имели для тогдашнего болгарского духовного развития? Никакого(курсив наш.— Авт.).На родине Берона уважали и любили только как автора „Букваря с различными поучениями“, который играл там роль беллетристики и был любимым чтивом как детей, так и взрослых, из-за чего он и переиздавался много раз» (там же, 506), Далее Г. Гачев сравнивает историческую судьбу научных трудов Б. Франклина и П. Верона и подчеркивает, что произведения Франклина об электричестве в середине XVIII в. «явились вкладом в европейскую науку(курсив наш.— Авт.),но не в американскую» (там же). Это сравнение вызывает интерес и на первый взгляд кажется убедительным, но оно сделано в двух различных плоскостях и связывается с двумя различными социальными структурами. Г. Гачев отрицает значение Берона для духовного развития Болгарии, а Франклина — для американской науки, традиции которой, по его мнению, «едва лишь начали формироваться с середины XIX в.» (там же).