Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде

Добрых полчаса Ханс просидел на подоконнике, устремив взгляд на свежевыскобленные половицы и пытаясь представить себе, как все будет, если и с семинарией, и с гимназией, и с университетом в самом деле ничего не выйдет. Отдадут его в ученье – в сырную лавку или в контору какую-нибудь, и проживет он свою жизнь обычным жалким человечишкой из тех, кого он презирал и над кем непременно хотел возвыситься. Красивое, умное мальчишечье лицо скривилось в гримасе гнева и боли; он в ярости вскочил, плюнул, схватил лежавшую рядом латинскую хрестоматию и со всей силы запустил ею в стену. А потом выбежал под дождь.

В понедельник он снова пошел в школу.

– Как дела? – спросил директор и подал ему руку. – Я думал, ты еще вчера зайдешь ко мне. Как прошел экзамен?

Ханс опустил голову.

– Ну, что такое? Не заладилось?

– Думаю, да.

– Наберись терпения! – утешил старый наставник. – Надо полагать, депеша из Штутгарта придет нынче до полудня.

Утро тянулось до ужаса долго. Депеши не было, и за обедом у Ханса кусок в горло не шел от безмолвных рыданий.

В два часа пополудни, когда он вошел в класс, классный наставник уже находился там.

– Ханс Гибенрат! – громко воскликнул он.

Ханс сделал шаг вперед. Учитель протянул ему руку.

– Поздравляю тебя, Гибенрат. Ты выдержал земельный экзамен вторым.

Наступила торжественная тишина. Дверь открылась, вошел директор.

– Поздравляю. Ну, что скажешь теперь?

Мальчуган совершенно оцепенел от неожиданности и ликования.

– Неужели вовсе ничего не скажешь?

– Если бы я знал, – вырвалось у него, – то мог бы стать и самым первым.

– Ступай домой, – сказал директор, – сообщи папеньке. В школу можешь больше не приходить, через восемь дней так и так начнутся каникулы.

У мальчугана голова шла кругом, на улице он увидел липы и залитую солнцем Рыночную площадь – все, как обычно, однако ж куда красивее, значительнее, радостнее. Он выдержал! И был вторым! Когда первая буря восторга утихла, его захлестнула горячая благодарность. Теперь незачем избегать городского пастора. Теперь можно учиться дальше! И незачем опасаться сырной лавки и конторы!

И рыбачить теперь тоже можно. Когда он подошел к дому, отец как раз стоял на пороге и без особого интереса спросил:

– Что случилось?

– Ничего. Меня отпустили домой.

– Что? Это почему?

– Потому что я теперь семинарист.

– Черт побери, выходит, ты выдержал экзамен?

Ханс кивнул.

– С хорошим результатом?

– Я стал вторым.

Такого отец все-таки не ожидал. Не зная, что говорить, он лишь то и дело хлопал сына по плечу, смеялся и качал головой. Потом открыл рот, будто собираясь что-то сказать. Однако не сказал ничего, только снова покачал головой.

– Черт возьми! – воскликнул он в конце концов. И еще раз: – Черт возьми!

Ханс ринулся в дом, вверх по лестнице, на чердак, распахнул стенной шкаф в пустующей мансарде, покопался там и вытащил кучу коробочек, мотков лесы и кусков пробки. Это были его рыболовные снасти. Главное теперь – срезать хорошее удилище. Он спустился вниз, к отцу.

– Папа, одолжи мне свой карманный нож!

– Зачем?

– Надо срезать прут, для удочки.

Папенька полез в карман.

– Держи, – сказал он, сияя великодушием, – вот тебе две марки, можешь купить собственный ножик. Только иди не к Ханфриду, а в ножовую мастерскую.

Мальчуган галопом помчался туда. Мастер спросил про экзамен, услышал радостную весть и выложил на прилавок особенно красивый нож. Ниже по реке, под мостом Брюэбрюкке, росли красивые, стройные ольхи и орешины, после долгого, тщательного отбора он срезал там безупречный гибкий прут и поспешил с ним домой.

Разрумянившись, сверкая глазами, Ханс радостно взялся за дело, и снаряжение удочки доставляло ему не меньшее удовольствие, чем само ужение. Всю вторую половину дня и весь вечер он занимался снастями. Рассортировал белые, зеленые и коричневые лесы, тщательно их осмотрел, починил, освободил от старых узлов и распутал. Опробовал либо изготовил заново поплавки – кусочки пробки и стволы птичьих перьев всевозможных форм и размеров. Молотком превратил полоски свинца разного веса в шарики с желобками – грузила для утяжеления лесы. Затем настал черед крючков, которых у него сохранился небольшой запас. Их он прикрепил частью к сложенной вчетверо черной швейной нитке, частью – к остатку жильной струны, частью – к лесе, свитой из конского волоса. Вечером все было готово, и Ханс вполне уверился, что долгие семь недель каникул скучать не будет, ведь с удочкой можно в одиночку целыми днями сидеть у воды.

Глава 2