Читаем Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде полностью

В саду он тоже давно не бывал. Пустой закут с виду совершенно обветшал, сталактиты в углу стены обвалились, деревянное водяное колесико, погнутое, сломанное, валялось подле желоба. А с каким удовольствием он когда-то мастерил все это и вырезал. Два года минуло – целая вечность. Он поднял колесико, повертел так и этак, окончательно разломал и швырнул за ограду. Прочь этот хлам, ведь все давно кануло в прошлое, не воротишь. Тут ему вспомнился Август, школьный приятель. Август помогал строить водяное колесо и чинить кроличий закут. Долгими послеполуденными часами они играли здесь, стреляли из рогатки, гоняли кошек, строили шалаши, а на ужин грызли сырую морковь. Ну а потом пришел срок подумать о будущности, и год назад Август бросил латинскую школу, поступил в ученье к механику. С тех пор только два раза и заглянул. Конечно, теперь у него тоже не было времени.

Тени облаков торопливо бежали по долине, солнце стояло уже близ гребня гор. На миг мальчика захлестнуло желание броситься наземь и заплакать. Но вместо этого он принес из сарая топорик, размахнулся малосильными руками и разнес кроличий закут на куски. Щепки так и полетели в разные стороны, гвозди со скрежетом согнулись, внутри обнаружились остатки сгнившего кроличьего корма, еще с прошлого лета. А он продолжал крушить все это топором, словно таким образом мог убить свою тоску по кроликам, по Августу, по всем давним детским забавам.

– Ну-ну-ну, это еще что такое? – крикнул в окно отец. – Что ты делаешь?

– Дрова рублю.

Больше он не сказал ничего, отшвырнул топор, выбежал через двор на улицу, а потом помчался вдоль берега, вверх по течению реки. Неподалеку от пивоварни были зачалены два плота. На таких он раньше, бывало, подолгу сплавлялся вниз по реке, летом, жаркими послеполуденными часами, и это плавание по воде, плещущей меж бревен, одновременно будоражило и усыпляло. Он спрыгнул на непрочно скрепленные, плавучие бревна, лег на кучу ивовых веток и попытался вообразить, будто плывет на плоту, то быстро, то помедленнее, мимо лугов, полей, деревень и прохладных лесных опушек, под мостами и поднятыми шлюзами, будто лежит там и все опять в точности как прежде, когда он ходил на Капфберг за кроличьим кормом, удил рыбу возле дубилен и не страдал ни от головной боли, ни от забот.

Усталый и недовольный, он к ужину вернулся домой. Из-за предстоящей поездки на экзамен в Штутгарт отец ужасно нервничал и раз десять спросил, собрал ли он книги, приготовил ли черный костюм, не хочет ли по дороге еще почитать грамматику, хорошо ли себя чувствует. Ханс отвечал коротко, сердито, поел совсем немного и вскоре пожелал родителю доброй ночи.

– Доброй ночи, Ханс. Выспись хорошенько! В шесть утра я тебя разбужу. Ты не забыл «ту» энциклопедию?

– Нет, не забыл. Покойной ночи!

У себя в комнатке он еще долго сидел, не зажигая света. История с экзаменом покуда принесла ему одно-единственное благо – отдельную комнатку, где он был сам себе хозяин и никто ему не мешал. Здесь, борясь с усталостью, сном и головной болью, он просиживал долгие вечерние часы над Цезарем, Ксенофонтом, грамматиками, словарями и математическими задачами, непреклонно, упорно, честолюбиво, нередко едва ли не с отчаянием. Здесь же выпали ему и те считаные часы, которые он ценил превыше всех утраченных мальчишечьих удовольствий, те считаные упоительно особенные часы, исполненные гордости, восторга и победного мужества, когда он, забыв про школу, экзамен и все на свете, устремлялся мечтами в круг высших существ. Тогда его охватывало дерзкое, блаженное предчувствие, что он и правда нечто иное и лучшее, нежели толстощекие, добродушные товарищи, и, пожалуй, когда-нибудь сможет глядеть на них сверху вниз, с недосягаемой высоты. Вот и сейчас он глубоко вздохнул, словно воздух в этой комнатке вольнее и прохладнее, сел на кровать и час-другой провел в грезах, мечтах, желаниях и предчувствиях. Медленно светлые веки опустились на большие утомленные глаза, еще раз открылись, моргнули и опустились вновь, голова ослабевшего мальчика поникла на худенькое плечо, тонкие руки устало вытянулись. Он так и уснул, не раздеваясь, и легкая материнская рука дремоты усмирила волнение в тревожном детском сердце, разгладила морщинки на красивом лбу.

Неслыханно. Невзирая на ранний час, господин директор дал себе труд самолично прийти на вокзал. От волнения, радости и гордости господин Гибенрат, втиснутый в черный сюртук, не мог устоять на месте; он нервно семенил вокруг директора и Ханса, выслушал от начальника станции и всего вокзального персонала пожелания счастливого пути и удачи сыну на экзамене и перекладывал свой жесткий чемоданчик из одной руки в другую. Зонтик он то держал под мышкой, то зажимал между коленями, несколько раз ронял и, чтобы поднять его, непременно ставил чемодан наземь. Впору было подумать, будто он едет в Америку, а не в Штутгарт и обратно. Сын казался совершенно спокойным, хотя затаенный страх сжимал его за горло.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека классики

Море исчезающих времен
Море исчезающих времен

Все рассказы Габриэля Гарсиа Маркеса в одной книге!Полное собрание малой прозы выдающегося мастера!От ранних литературных опытов в сборнике «Глаза голубой собаки» – таких, как «Третье смирение», «Диалог с зеркалом» и «Тот, кто ворошит эти розы», – до шедевров магического реализма в сборниках «Похороны Великой Мамы», «Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабушке» и поэтичных историй в «Двенадцати рассказах-странниках».Маркес работал в самых разных литературных направлениях, однако именно рассказы в стиле магического реализма стали своеобразной визитной карточкой писателя. Среди них – «Море исчезающих времен», «Последнее плавание корабля-призрака», «Постоянство смерти и любовь» – истинные жемчужины творческого наследия великого прозаика.

Габриэль Гарсиа Маркес , Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза / Зарубежная классика
Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники
Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники

Трагедия одиночества на вершине власти – «Калигула».Трагедия абсолютного взаимного непонимания – «Недоразумение».Трагедия юношеского максимализма, ставшего основой для анархического террора, – «Праведники».И сложная, изысканная и эффектная трагикомедия «Осадное положение» о приходе чумы в средневековый испанский город.Две пьесы из четырех, вошедших в этот сборник, относятся к наиболее популярным драматическим произведениям Альбера Камю, буквально не сходящим с мировых сцен. Две другие, напротив, известны только преданным читателям и исследователям его творчества. Однако все они – написанные в период, когда – в его дружбе и соперничестве с Сартром – рождалась и философия, и литература французского экзистенциализма, – отмечены печатью гениальности Камю.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Альбер Камю

Драматургия / Классическая проза ХX века / Зарубежная драматургия

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука