Песнь Сорокопута

Он подошёл ближе, я чувствовал его шаги. Он стоял надо мной, шумно дышал. Я представил, как в его пустой голове, скрипя изо всех сил, двигаются шестерёнки. Не лучшая для него ситуация. За использование тёмной материи вне практических занятий ученик отстраняется от уроков на месяц. За дуэль, которую запрещено проводить между чистокровными моложе восемнадцати лет, его (да что греха таить, и меня) отчислят из лицея в считаные минуты. Но, конечно, он об этом не подумал. Клив точно не думает, прежде чем делать. Впрочем, я от него недалеко ушёл.

Носком ботинка он дотронулся до моего бедра, скорее для того, чтобы просто убедиться, что я жив, ведь удар вышел не такой сильный, чтобы убить, но покалечить – вполне. Я протянул ослабленную руку в сторону Клива, и в следующую секунду раздался его крик. Клива отбросило в противоположную сторону, он глухо ударился о дверь и без сознания повалился на каменный пол.

– Один – один. – Я умудрялся ещё и шутить, хотя мне больно даже двигать губами. Голова трещала, а кости, кажется, поломаны все до единой. Такое чувство, словно я побывал грушей для битья у парочки профессиональных боксёров.

Мысли вертелись от «Могу ли я подвигать пальцами ног?» до «Боже, сколько костей и мышц в теле человека? Почему я чувствую боль абсолютно везде?» Вскоре я смог немного подтянуться, полусидя устроившись под раковиной. Рубашка разодрана. На груди и животе порезы. Он целился прямо в меня, чёртов идиот. Я мог умереть тут на месте, в мужском туалете. Жалкая смерть.

– Клив? – позвал я.

Не знаю, что произошло, но не хватало ещё, чтобы Клив умер. Хоть он тот ещё подонок, но и ему я не желал такой смерти.

– Ответь, придурок, – позвал я опять.

Я был настолько истощён, что не мог подойти и проверить, дышит ли он. Осторожно сняв испорченный пиджак, я негнущимися пальцами попытался избавиться от остатков рубашки.

Нужно встать, стереть кровь, проверить Клива и понять, что вообще произошло. Он всего лишь дотронулся до меня, но отлетел, словно я смог отбить его удар. Это не укладывалось в голове. Сколько таких случаев встречалось в истории? Есть ли сила, позволяющая копить тёмную материю и перенаправлять её? Был ли этот всплеск той силой? Или я окончательно схожу с ума?

Когда из динамиков заиграла мелодия, оповещая о том, что начался первый урок, я наконец смог подняться на ноги. Выглядел я не то чтобы паршиво, если не смотреть на грудь в порезах, но точно походил на тех низших, которых показывали по телевидению, чтобы запугать чистокровных. Мне потребовалось ещё время, чтобы смыть кровь и доковылять до Клива.

Выглядел он хуже меня. Я только присел, чтобы проверить его пульс, как открылась дверь.

– Готье? – Оливер чуть не споткнулся о Клива.

Не знаю, что он подумал, увидев меня в порезах и с перепачканными в крови руками. Догадываюсь, что ничего хорошего, особенно когда он ошеломлённо уставился на бездыханное тело Клива у своих ног.

– Не знаю, должен ли я задать закономерный вопрос в данной ситуации, – нервно произнёс он, кривясь.

Я решил, что Оливер точно хороший парень, но у него явно не всё в порядке с головой, когда он спросил после моего молчания:

– Тебе надо вызвать «Скорую» или избавиться от тела? Думай быстрее, у нас не так много времени.

XXIV

– Не могу понять, жив ли он, – затараторил я.

– Сейчас. – Оливер опустился на колено и взял Клива за запястье. – Нужно проверить пульс.

– Умеешь?

– Клятву Гиппократа не давал, но тут всё просто: надавливаем на артерию. – Он поместил три пальца на запястье, помолчал и удовлетворённо заключил: – Жив.

– Слава богу, – выдохнул я. Как камень с души.

– Нужно привести его в чувство, – осматривая раны на теле Клива, заявил Оливер. – Есть у меня тут одна идея… Как ты помнишь, медик из меня никакой.

Он замахнулся и дал Кливу смачную пощёчину. От громкого удара даже я вздрогнул.

– А? Что? – разлепив веки, слабо проговорил очнувшийся Клив. Его левая щека покраснела. Зуб даю, я мог со своего места разглядеть очертания ладони Брума на его коже.

– Батюшки, да мне прямая дорога в медицинский, – победно произнёс Оливер. Он присел на корточки и пощёлкал пальцами перед лицом Клива. – Эй, приятель. Ты как? Что-нибудь помнишь?

– Готье, – невпопад сказал Клив, еле шевеля губами. – Удар… больно…

– Он в норме, – поднимаясь, вынес вердикт Оливер.

– Чего? – непонимающе переспросил я. Если, по мнению Оливера, полуживой Клив в порядке, то я, видимо, ничего не понимаю в этой жизни.

– Отвечает он как обычно, в своей манере, – хмыкнул Оливер, которого вся эта ситуация начала забавлять.

– Твою мать… всё болит, – раздалось снизу.

– Видишь, он уже использует нецензурную лексику, точно в порядке, – с улыбкой произнёс Брум, махнув рукой на Клива. – А теперь слушай сюда, – отчеканил он стальным голосом; опустившись на корточки, он накрыл ладонью шею Клива. – Ещё одно бранное слово в моём присутствии, и я лично познакомлю твой рот с мылом.

Я стоял, ошарашенно уставившись на него. Оливер и намёка не давал, что может быть жестоким по отношению к кому-либо. Он сомкнул пальцы на шее Клива и сжал, отчего Клив прошипел: