Пеший город

Владелец смеха все еще смеялся. А отсмеявшись, объяснил, что в Зазаборье без ума нужно быть не от частных лиц, потому что частные лица все давно национализированы, а от государственных дел, государственных планов, задач и свершений, от композиционных построений, сюжетных ходов и других достоинств этого выдающегося произведения.

От таких высоких слов, которые значительно превысили высоту забора, белиберд замер по стойке смирно, хотя самих слов не слышал, а лишь ощутил их накал. И травы, которые давно полегли от скуки или от равнодушия, встрепенулись и вытянулись в струнку. И дома за забором стали выше, словно им прибавили по этажу. Один владелец смеха не реагировал на собственные высокие слова и, внутренне улыбаясь, продолжал дописывать Шиманского, чтобы тот мог войти в Зазаборье и стать полноправным его персонажем и даже, если понадобится, героем. Потому что когда у них быть прикажут героем, у них героем становится любой. А вот и два героя выходят из ворот. Чепух и Балбеса. Интересно, куда они собрались. Чепух объясняет: они идут за горизонт. Потому что за горизонтом намного лучше, чем здесь, перед горизонтом. А зачем же жить там, где хуже, если можно жить там, где лучше?

А как же родина? Ведь Балбеса собиралась любить родину. Не Чепуха, а только родину.

Она и теперь любит родину. Но что же делать, если хорошо только там, где нас нет, а здесь мы есть, значит, здесь нам всегда будет плохо.

Поэтому они с Чепухом идут туда, где их нет. За горизонт. Туда, где их нет и никогда не будет.

Последнее объяснение дал владелец смеха. И долго смеялся, потому что ему это почему-то было смешно.

Трижды вычеркнутый

Короля играет окружение, а мысль играют слова. И зачастую не только играют, но и выигрывают. А мысль проигрывает. Как набегут слова на мысль, она от них не отобьется. Поначалу сопротивляется, уходит в подтекст, но потом постепенно привыкает. Ей начинает нравиться, что ее окружает так много красивых слов, и она кажется себе более значительной, чем есть на самом деле. Надо построже быть со словами, вовремя их вычеркивать, а то, привыкнув словам, можно навсегда отвыкнуть от мыслей.

Сколько бродит по литературным проселкам вычеркнутого народа! Их бессмертные произведения читают и перечитывают, издают и переиздают, а они, всеми отвергнутые, не знают, куда приткнуться, и в случайных, сомнительных компаниях рассказывают, какие выдающиеся места они занимали, с какими великими персонажами были на короткой ноге. Но им никто не верит, и никуда их не берут. Потому что они не вписываются в систему другого произведения.

В государственную систему тоже далеко не все вписываются. Найдется, к примеру, достойный человек, за него бы ухватиться двумя руками, а его двумя руками вычеркивают. А потом удивляются: почему кого ни изберут, один у них хуже другого? Да потому и хуже, что лучшие в систему не вписываются.

Познакомился Шиманский с одним Вычеркнутым из классического произведения. Разлучили его с любимой женщиной, выдали ее замуж за другого. Вот такой авторский произвол. А его, Вычеркнутого, долго никуда не брали. Но потом он познакомился с другими вычеркнутыми, образовали они что-то вроде профессионального союза и стали бороться за свои права. За права Вычеркнутых. И что вы думаете? Чего-то добились. Отвели им маленький вычеркнутый островок и дали возможность развивать свое собственное, отдельное сюжетное действие.

Условия были трудные. Оказалось, что остров со всех сторон окружен водой, и даже не просто водой, а целым океаном, который на него накатывается, стараясь его проглотить.

Вычеркнутый был участником войны за независимость острова от океана. Весь остров был поднят по тревоге, поставлен под ружье, верней, под ведро, потому что против океана воюют ведрами.

Вычеркнутый на этой войне был барабанщиком в полковом оркестре. Барабанил по ведрам. Горячие были бои.

Вычерпывали океан и выплескивали на сушу, затопили остров, пришлось воду обратно отчерпывать в океан.

Для поднятия духа все больше ведер пускали на барабаны. Воевать стало нечем. Тогда попытались зайти океану в тыл. Но тыл оказался еще пострашнее фронта. С фронта хоть ноги унесешь, а до тыла не донесешь. Такой глубокий тыл у океана.

Чтобы поднять боевой дух, все паруса пустили на знамена. Шли на врага не под парусами, а под знаменами. И ни один корабль под знаменами не вернулся из океана.

Вот тогда и возникла идея построить на острове материк. Материк труднее потопить, и на нем есть где развернуться для развития действия. Объявили на острове великую стройку. Очень великую стройку. Вычеркнутый на этой стройке был барабанщиком. Бил кирпичом о кирпич. Столько кирпича переколотили, что не один материк построить можно. Но не построили. Не хватило кирпича.

И тут возникает новая концепция: материк на острове построить невозможно. Как? Почему? Оказывается, потому, что материк большой, а остров маленький. Да если б остров был больше материка, разве мы бы на нем материк строили?