Пещера мечты. Пещера судьбы

Сразу за Жемчужной Щелью пещера уже открылась во всей своей полноте и неповторимости. Мы стояли на крошечном балкончике здоровенного зала, уходящего колодцем вниз метров на пятьдесят, и вверх на столько же. Зал потрясал воображение. Не натеками — их практически не было. И не размерами — в Кап-Кутане Главном есть залы и побольше. А тем, что характерно именно для Промежуточной — совершенством и необычностью. Все стенки и потолки были округлыми, без единого угла — как будто слились воедино несколько десятков гигантских мыльных пузырей. Все было окрашено в кроваво-красный цвет какой-то очень необычной глиной. В качестве завершающего аккорда — поверх этой глины звездами сияли маленькие кристаллы гипса, блестками отсвечивающие с самых дальних стен.

* * *

Именно в тот момент, когда мы стояли на балкончике, и прозвучали впервые слова «Братцы, а ведь мы где-то на верхних этажах Кап-Кутана!». Не то, чтобы они были особо провидческими — близкое соседство двух крупных пещер просто не оставляло другой возможности — но впервые всерьез пришло осознание грандиозности всей системы пещер. Разбросанные в радиусе нескольких километров Кап-Кутан Главный, Хашм-Ойик и Таш-Юрак до этого момента воспринимались хоть и большими, но все-таки конечного размера пещерами. Обнаружение точно в центре образуемого ими треугольника еще одной крупной полости ставило уже не перед подозрением — перед фактом, что система едина, и что она — одна из крупнейших на планете Земля. И одна из самых труднопроходимых. Знать бы тогда, что паршивый километр до Кап-Кутана Главного придется проходить пятнадцать лет, а стыковка с остальными полостями системы и через пятнадцать лет останется такой же труднодостижимой…

Итак, для дальнейшего продвижения просматривалась единственная возможность — спуститься метрами восемью ниже на следующий балкончик и обойти зал вокруг по узкой наклонной полочке — на той стороне примерно на нашем уровне чернела арка в следующий объем, и полочка туда, казалось, доходила. Вот здесь и пригодилась лестница — чтобы навеситься до того балкончика, да и веревка — чтобы попытаться организовать хоть какую-то страховку на полочке.

Совершенно не понимаю, почему в течение пары последующих лет, пока не были развернуты мощные горные работы и вся эта часть пещеры не была оборудована деревянными лестницами и балконами, никто с этой полочки не улетел. Скальных крючьев не было, а без них устроить из веревки хотя бы элементарные перила не удавалось. Полочка закруглялась, и была узкой, покатой и скользкой, а зал — достаточно велик, чтобы идущие в связке сдернули друг друга и долетели до низу прежде, чем веревка, привязанная у конца полки, успела бы натянуться. Когда мы в 1988 году после многолетнего перерыва опять воспользовались этим входом (к тому времени в пещеру было пробито еще два), оборудование, выстроенное самоцветчиками, уже сгнило и порушилось, и мы попробовали идти по старинке. После того как в колодец улетело две сепульки и чуть не улетел один человек, пришлось потратить почти сутки на битье крючьев и навеску всевозможных перил — жить-то хочется. А всякие антраша, считавшиеся в молодости нормой, теперь уже выглядели разновидностью русской рулетки.

* * *

За полкой случилась развилка. Тот объем, по которому мы до сих пор шли, несмотря на внушительные размеры, оказался не главной галереей пещеры, а небольшим боковым притоком. Главная галерея проходила здесь — с мощными глиняными холмами, намытыми когда-то прежде протекавшей рекой, с такими объемами, что хоть на подъемном кране разъезжай, и — пустая. Как в Кап-Кутане. То есть без единого натека.

Сначала нам не повезло. Привычка в любой пещере по возможности двигаться по течению подземной реки привела в единственную часть пещеры, полностью лишенную всяких украшений. Но оригинальную. Колоссальных размеров зал, начавшийся сразу за развилкой, противоречил всем нашим представлениям о том, что в пещерах бывает, а чего не бывает. Обычно, если объемы маленькие, то они и есть маленькие, а если уж большие, то по всем направлениям большие. Сама идея зала с плоским, растрескавшимся, как такыр в пустынях, глиняным полом, и плоским же потолком высотой всего три-четыре метра, полностью противоречила его длине мало не в двести метров и ширине за полусотню. Кончался зал не менее дурным образом — плавно растекаясь лабиринтом трубообразных ходов диаметром от метра до полутора, полностью вымазанных полужидкой глиной недавнего паводка. Так что, потратив пару часов на блуждание по этим залу и лабиринту, мы протрубили отбой и переключились на верхнее течение реки.