Пещера

Она обняла и поцеловала свекровь в щеку на прощание. Они делали это очень редко, но за неловкостью движений обе почувствовали теплоту. Одна – с детской улыбкой на лице, другая – с материнской нежностью в сердце. Тамара вышла на улицу. Солнце скрывалось где-то за домами. Прогретый осенний воздух затих в ожидании. В глубоких тенях он накапливал холод наступающей зимы. Вот бы такую погоду до самой весны. Тамара собралась навестить вечером Марию.

С приятным ощущением на щеке, старая женщина осторожно села на свой стул у окна. Она уже забыла, что вызвало его, но это её не беспокоило, она предавалась ощущению с радостной непосредственностью. Глаза устремились вдаль, мимо удаляющейся фигуры Тамары. Опять в горах. Она вдруг вспомнила, что мальчики с ним, и стала бороться с нарастающим беспокойством. Это было беспокойство, с которым она не могла ничего сделать. Она гнала его прочь от себя. Она стала думать о том, есть ли у неё всё для пирожков. Нужно будет сделать много для троих. Они все любят её пирожки, но их нужно есть свежими, прямо из духовки. Она была уверена, что не забудет купить мясо. Это будет самым важным делом следующей недели. Как раз к их приезду.

Муж любил её пирожки. Она помнила это хорошо, но забыла, как он выглядел. Молодым. Её научила печь бабушка, всегда в сером от пятен переднике и с тонкими быстрыми руками. Первые для мужа пирожки она делала под её надзором. Она помнила, как ей хотелось погладить его кудри.

Пора ему уже остепениться, а не сыновей тянуть за собой. Почему она это разрешает? Сидеть дома, с женой. Как Павел. Но у него больше сил, он очень настойчивый и самолюбивый. Её грудь помнила его жадные неутомимые губы. Они приводили её в невыразимое, невыносимое состояние, в котором она не признавалась никому. Она не позволяла никому смотреть, когда кормила.

Он очень самолюбивый. Она никогда не обладала властью над его желаниями и устремлениями. Никогда не желала. Он для неё такая же непонятная, закрытая душа, как все остальные вокруг. Она не стремилась проникнуть внутрь его души, но вся её энергия, все силы всегда были на его стороне. Его горы всегда представлялись ей труднодоступными прекрасными местами, где вознаграждаются настойчивость, упорство и благоразумие. Это представление подкреплялось бесчисленными привезёнными оттуда фотографиями похудевших мужчин с простыми, весёлыми, заросшими щетиной, обветренными лицами. Когда она узнавала о гибели одного из них, она думала о том, что ему не хватило настойчивости, упорства и благоразумия. Которые в избытке у её сына.

Её несколько раз даже останавливали на улице незнакомые люди, поздравляли с достижениями сына. В такие моменты она не испытывала большой гордости, только обновлённое ощущение полноты и значимости жизни.

Мальчиком он был молчаливый и застенчивый. Как Саша. Андрей совсем не в него. Муж огорчался по этому поводу. Он любил часто огорчаться. Это он настоял на том, чтобы Дима пошёл в горный поход в школе. Дима сопротивлялся. С этого всё и началось. Оттуда он привёз свой первый снимок со своей первой вершины. Он был очень горд, что из двадцати ребят наверх поднялись только трое. Муж тоже гордился.

Она видела вокруг себя много мужчин за долгую жизнь. Ни один из них не казался ей таким же счастливым и довольным жизнью, как её сын. Она уважала горы за это. Все они не могут туда ходить, пусть хоть её Диме такое везение. Павел уже давно не ходит. Поседел, постарел. Его глаза не блестят так, как когда он появился в их доме первый раз. Молодой, самоуверенный. Заставлял её критически оглядывать себя в зеркале. Что он думал, когда смотрел на её лицо, её грудь? Они всё замечают, эти мальчики.

Не нужно было забирать мальчика из школы. Ещё успеет, нужна ли ему дорога отца? Она тревожилась за Сашу больше всего на свете. Он будет совсем один, без её поддержки. Её силы уже не те. Старость не радость.

Она не заметила, как на улице стало темно. Зажглись фонари, мелькали тени возвращающихся с работы людей. Шесть часов. Он встала согреть воды для чая.

На часах было около девяти, когда она легла в постель. Вокруг было совершенно тихо, редкие, негромкие звуки, проникающие сквозь плотную занавеску окна спальни, не достигали её сознания. Она закрыла глаза, и, до тех пор пока не заснула несколько минут спустя, она просила. У того, кто распоряжается всем в мире. У справедливого и мудрого, хотя порой слепого и капризного. Просила за своего сына, за своих внуков, невестку и всех хороших людей.

Ей снилось, что она бежит по вытоптанной в траве дорожке – быстрей, быстрей домой, где её ждут мама и папа.

*