Пещера

Еще более непосредственной была реакция детей. Хоть они и обрадовались, и обступили учительницу, а кое-кто даже кинулся обниматься, все же ребята замечали в тревогой:

– Вы такая худенькая стали!

– У вас сын заболел, и вы тоже, да?

– А он живой или умер?

Маше пришлось собраться с силами, чтобы начать урок и вести себя как обычно – говорить с теми же интонациями, не забыть ничего и по-прежнему принимать близко к сердцу то, что беспокоит ребят.

В первый же вечер, когда Маша вернулась домой, чуть не падая от усталости, ей позвонила самая скандальная из мамаш, которая не стеснялась набирать номер классного руководителя, даже если на часах было уже десять вечера.

– Я же не просто так звоню, – огрызалась она, если кто-то напоминал ей, что у учителей тоже есть рабочий день, – Значит, у меня вопросы какие-то имеются. Не затыкайте мне рот, я мать!

На этот раз мать жаловалась на то, что с ее дочери требуют деньги за питание, хотя Ира больше не будет есть в школьной столовой.

– Анна Сергеевна, я прекрасно помню эту историю, – Маша едва шевелила языком, – У Иры долг с прошлого года, тем, кто в столовой работает – им тоже надо отчитаться, не из своих же денег им возмещать недостачу.

– Там дают все невкусное! – возмущенный голос женщины отдавался у Маши где-то в глубине головы, – Ира никогда не могла это есть.

– А теперь ваша Ира просит ребят, которые питаются – принести ей из столовой куски хлеба! – Маша сорвалась едва ли не впервые.

Потом бросила телефон и заплакала. Не только у Антона могла быть депрессия. Маша просто не имела на нее права.

Через несколько недель с целым пакетом бумаг – карточка Антона, его рентгеновские снимки, медицинские заключения – Маша поехала на консультацию к профессору, о котором говорили, что он «первый после Бога»

За прием она заплатила баснословную для нее сумму. И в очереди у кабинета сидели люди, которые отдали такие же деньги. Очередь была большая, но двигалась быстро. Наверное, профессор был таким корифеем в своем деле, что ему десяти минут хватало, чтобы вынести окончательный вердикт.

Однако, когда через дошел до нее, и Маша начала было рассказывать, как Антон чувствует себя сейчас, и попыталась задать вопросы, которые ее волновали – профессор остановил ее жестом. Он листал выписки, что привезла Маша, просматривал результаты анализов, но делал это стремительно, будто тасовал карты.

– Вы уже, наверное, понимаете, – он бросил на Машу взгляд, – Ходить ваш сын не будет никогда. Более того, последствия травм со временем будут проявляться все сильнее и сильнее, и, если вы хотите знать прогноз – я могу вам его озвучить. Готовьтесь к тому, что ваш сын проживет лет пять.

– И ничего нельзя сделать? – у Маши задрожал голос, – А если мы соберем деньги, поедем лечиться заграницу….

– Не смешите! Что вы возлагаете такие надежды на эти зарубежные клиники? Недавно мать увезла туда мальчика, практически безнадежного. Только за то, чтобы расписать ему диету, там взяли примерно десять штук на наши деньги. А обследования, а лечение…. У вас столько богатых знакомых, что вы надеетесь собрать миллионы? А уми-рать парнишку все равно привезли к нам… Позовите следующего, пожалуйста.

Назад Маша пошла пешком. Она не представляла как с таким лицом сядет в общественный транспорт. Идти было трудно. Очень. Ноги не повиновались. Потом ее взгляд почему-то выхватил бомжа. Он был еще молодой. В этот на редкость холодный день, он приткнулся на своей тележке возле стены дома. На нем была одна тельняшка, ни куртки, ни даже свитерка. Маша достала кошелек, и положила купюру в фуражку, что лежала на земле рядом с его тележкой. До этого там были только мелкие монетки.

Но стоило ей отойти на несколько шагов, как бомж сказал ей в спину:

– Поезжай в деревню, которая называется…. Тебе там помогут.

Маша остановилась, и лишь потом медленно обернулась.

– Что вы сказали? – переспросила она

Он повторил название села.

– Откуда вы знаете, что я… что мне…, – она подбирала слова.

– Да от вас просто веет смертью, – сказал он, – Поезжайте. Другого выхода нет.

**

– Что ты задумала? – холодея, спросила Анастасия Николаевна внучку.

– Если она стирает границы между мирами, может быть, она не только разрешит мне поговорить с ним… Но и согласится обменять меня на него, – Майя говорила точно сама с собой, – Другой жертвы у меня для нее нет. Только я сама…

– И давно ты это надумала?

– Как только узнала, что Антона больше нет, – сказала Майя.

*

Девушка помолчала. А потом сказала, глядя бабушке прямо в глаза:

– Учти, у тебя я разрешения спрашивать не буду. И удержать себя не дам.

Анастасия Николаевна выдержала ее взгляд.

– В таких делах не остановить.

Майе показалось, что она ослышалась. Но бабушка сказала именно это.

– Я знаю, что туда идут те, кто иначе руки на себя наложит. Но подожди. Дай себе время. Потому что потом ничего поправить уже будет нельзя. Тебе всего-то… Чуть за двадцать… Ты что, не веришь, что кого-то еще полюбишь? И разве весь смысл жизни только в любви – больше ничего нет?

Они снова встретились глазами. И в голосе Анастасии Николаевны зазвучала бесконечная тоска.