Первый выстрел

Пошли за крабами и теперь, при немцах. Но только поднялись по дороге к Алчаку, чтобы спуститься на Капсель, как навстречу разъезд — трое черных гусар. Остановили, спросили, почему так рано идут, еще темно. Мальчики объяснили — ловить крабов.

— Цурюк!

Все просили, и Юра просил, но немецкий фельдфебель знал только два слова: «Цурюк!», «Ферботен!»

Юра очень огорчился. Берданку отобрали. Теперь даже камбалу запрещают «топтать». А ему так хотелось порадовать маму и Ганну свежей рыбой. Главное, Оксану надо подкормить. Она стала совсем тоненькая и какая-то прозрачная. Мама говорит, что ей не хватает мяса, а откуда его взять — без берданки и зайца не убьешь. Все труднее доставать продукты, а цены такие, что мама чуть не плачет, а Ганна ругается всеми украинскими ругательствами, какие только существуют.

Неслышно ступая постолами по каменистой тропинке, Юра возвращался с Капселя на дачу. Солнце еще не вышло из-за гор, только вершины их были освещены. Проходя мимо тарапана, он услышал приглушенный голос. Кто бы это мог быть?

Юра подкрался, прислушался. Мужской голос… Эх, берданки нет! Вдруг ему почудился голос Ганны. Что случилось? Он, не раздумывая, рванул половинку дверей тарапана на себя, и она со скрипом распахнулась. Две фигуры, сидевшие там на низких бочонках, вскочили. В полутьме Юра различил Ганну в бушлате. А рядом с ней какой-то незнакомый мужчина, в сапогах, кепке, пиджаке.

— Чего тебя принесло сюда, парень? — смущенно вполголоса сказал человек.

И Юра сразу узнал его: так это же Гриша-матрос!

— Дядя Гриша! — обрадованно воскликнул Юра.

— Тише, тише ты, не ори! И дверь прикрой… — сказал Гриша и приложил палец, к губам. — Ну, раз пришел, то садись, рабочегвардеец, и молчок… Смотри! Меня здесь не было, ты меня не видел и не слышал. И ребятам не проговорись. Тайна! И вопросов не задавай!

Все уселись на бочонки. Десятки вопросов к Грише вертелись на языке у Юры, но он молчал.

— Так я все поняла, Гриша, — чуть слышно сказала Ганна. — Будет сделано, постараюсь уж. И Семену скажи, чтоб не беспокоился… А ты про Алушту хотел рассказать, — напомнила она.

Матрос недовольно посмотрел на Юру, свернул цигарку. Он курил жадно, короткими, торопливыми затяжками.

— Лады, пусть хлопец и про такое знает!..

И он бурно вздохнул и заговорил, будто с самим собой, будто Ганны и Юры не было здесь.

— Гады! Заманили советское правительство Крыма, поубивали наших товарищей комиссаров… — Он бросил окурок, придавил его сапогом и яростно повторил: — Гады! Когда немцы вломились в Крым и двинулись вглубь, решено было большую часть совнаркомовцев с важными документами спасать, отправить в Советскую Россию. А каким путем им ехать? Дороги в Россию за хребтом уже перехватили немцы. И через Украину не проедешь… Решили ехать береговой дорогой, через Ялту, Алушту, Судак и Феодосию, в Керчь. А там переправиться на Северный Кавказ, где советские войска. Путь вроде надежный, от немцев свободный. Но ночью на двадцать первое апреля в Алуште власть захватили повылезавшие из нор курултаевцы и офицеры. Председателя и членов Алуштинского ревкома и командиров Красной гвардии арестовали… Так, значит…

Матрос с силой стукнул кулаком по стоявшему рядом бочонку и густым шепотом — будто шмель гудит — продолжал:

— А той же ночью из-под немецкого носа выскользнули народные комиссары. Поехали из Симферополя в Ялту горной дорогой, через Ай-Петри, чтобы оттуда податься на Алушту.

— Так ведь в Алушту нельзя было! — перебила Ганна.

— А кто знал? Приехали в Ялту. В городе советская власть. Позвонили в Алушту, как, мол, там, у вас. Отвечают — полный порядок. Оказывается, офицер заманивал… Ну, вперед пустили автомобиль с разведчиками. Дорога в горах знаешь какая: развернуться на шоссе не всегда можно, справа, слева — лес, обрывы, скалы… Но вроде все спокойно. А невдалеке от Алушты, у деревни Биюк-Ламбат, смотрят — лежит поперек дороги бревно. За поворотом тоже бревно. «Сдавайтесь!» — кричат сверху и как брызнут пулеметной очередью. Ну, братва так и посыпалась с автомобиля, залегла вдоль шоссе. А из леса на них татарская контра!

— А они бы их гранатами, гранатами! — не выдержал Юра.

— Так с обеих сторон офицеры и курултаевцы сидят за каменюками. Куда подашься? Все это потом рассказал нам дружок мой. Он один из разведки сумел раненый рвануть в лес и припустил назад, к двум автомобилям, в которых народные комиссары ехали. Куда там! Тем автомобилям тоже путь сзади и спереди преградили. Стрельба идет, гранаты рвутся… Захватила белогвардейская сволочь наше крымское правительство, навалились скопом. Ведь наших человек двенадцать в тех машинах ехало, не боле…

Гриша наморщил лоб и уставился на Юру, будто только сейчас его увидел.

— Три дня хоронился мой кореш в скалах, в пещере и все разузнал. Один алуштинский пистолет, вроде тебя, лет четырнадцати, воду и хлеб ему носил. И докладывал про пленных комиссаров. Три дня их тиранили, избивали, а потом расстреляли чуть живых в Глухой балке под Алуштой. Вместе с ними погибли товарищи из алуштинского Совета и отряда Красной гвардии…