Первый урок Шоломанчи

Библиотека – подходящее место для возникновения материализации. Но я удивилась, что она прорвалась в читальный зал. Почему бы не остаться среди уютных темных шкафов, где можно много лет кормиться заблудившимися учениками? И почему одновременно с кем-то еще? (Визг и рычание, как я теперь поняла, доносились из разных частей читального зала – слишком далеко друг от друга, чтобы их могло издавать одно существо.) Я окончательно растерялась, когда услышала крик Ориона:

– Магнус, давай гладкий щит!

Такие щиты используют только против слизней, которые вообще не издают звуков, не считая хлюпанья. Значит, в библиотеке оказались четыре твари сразу. Возможно, решили устроить вечеринку перед выпуском.

И если Магнус оставался там и выбрасывал защитные заклинания, вместо того чтобы удирать со всех ног, это значило, что одна из тварей блокировала нью-йоркский анклав и не давала уйти куче народу. О лучшей возможности показать себя я не могла и мечтать. Главный проход был освещен до самого читального зала, как трап самолета.

Я не стала бросаться в драку очертя голову. Я слегка замешкалась с книгой, но вообще-то я не тормоз. Библиотека старалась удержать меня в отделе санскрита, а теперь она хотела, чтобы я отправилась в читальный зал. Она не пыталась погубить Ориона – она просто не желала, чтобы я торчала здесь. Библиотека так хотела, чтобы я отсюда ушла, что предложила мне дорогой подарок.

Поэтому я остановилась, а потом повернулась и посмотрела в темноту у себя за спиной.

Библиотечная вентиляция проходит в коридоре – старые тусклые медные решетки, вделанные в пол. Они отражают свет: тонкие блестящие линии посверкивают, даже когда огоньки горят тускло. Но я не видела той решетки, которая должна была находиться позади меня. Я не слышала раздражающего скрипа старых грязных вентиляторов и даже вечного шелеста страниц – книги на полках затихли, как воробьи, завидевшие ястреба. Звуки библиотеки не просто были заглушены шумом боя в читальном зале. Я замерла, прислушиваясь, и различила слабое дыхание многих людей – тихое, мрачное, тяжелое. Свет не горел, но вот-вот должно было вспыхнуть следующее заклинание Ориона. Все мое тело напряглось в ожидании – и при взблеске алого огня я увидела десяток человеческих глаз. Они смотрели на меня, разбросанные среди толстых переливающихся складок прозрачной массы, которая вываливалась из вентиляционного отверстия.

Поскольку на занятиях по злым чарам я обычно сижу в первых рядах, мне хорошо видно картину, изображающую выпускной зал, с двумя гигантскими чреворотами, занимающими почетные места по обе стороны ворот. Это единственные злыдни, которые имеют имена – давным-давно какие-то ньюйоркцы прозвали их Терпением и Стойкостью, так оно и осталось. Впрочем, они остаются чисто декоративными: мы не изучаем чреворотов. В этом нет смысла. От чреворота нет защиты. Если проскочишь мимо него быстро – выживешь. Если, конечно, тебя не убьет что-то другое. Касательно чреворотов учебник дает один практический совет: при наличии выбора предпочти что-то другое. Если чреворот до тебя добрался, если хотя бы чуть-чуть обернул щупальце вокруг твоей лодыжки – ты уже не спасешься. По крайней мере, своими силами.

Ослепительный свет боевой магии Ориона за моей спиной погас, и я стояла, глядя в темноту, пока он не вспыхнул снова, похожий на яркий сине-зеленый фейерверк. Чреворот был на прежнем месте. Он поморгал, глядя на меня заимствованными глазами всех оттенков и форм; они скользили туда-сюда по гладкой поверхности, которая продолжала вываливаться из люка, и то ныряли вглубь, то щурились на свет. Одни были широко распахнуты, другие быстро моргали, третьи казались остекленевшими и тусклыми. Главка о чревороте в учебнике суровой прозой сообщала нам, что никто не знает, какова судьба тех, кого пожирает чреворот. Некоторые ученые полагают, что сознание так и не покидает их и они просто постепенно истощаются. Подробнее смотри в программной статье Абернати, Кордина и Ли в журнале «Изучение черных чар»: упомянутые авторы обнаружили, что можно наложить заклинание общения на давно пожранную чреворотом жертву и получить ответ – правда, лишь в виде бессвязного вопля.

Когда мне было девять, я заставила маму рассказать, как погиб папа. Она не хотела. До этого она коротко отвечала: «Прости, милая, нет. Не могу об этом говорить». Но наутро после визита цапуна, когда я сидела в постели, обхватив руками костлявые коленки и глядя на дорожку из расплавленного металла, которая осталась от голодной твари, явившейся за мной из тьмы, я сказала:

– Только не говори, что не можешь. Я хочу знать.

И мама рассказала мне все, а потом до вечера плакала, пока совершала обычные ритуалы, прибиралась и готовила – как всегда босиком. Я видела маленькие, похожие на оспины шрамы у нее на лодыжке – знакомое кольцо отметин. Мне оно нравилось, прямо завораживало. Я дотрагивалась до него, когда была маленькой, и спрашивала маму о нем гораздо чаще, чем о том, что случилось с папой. Мама отмахивалась и от этого вопроса, а я не понимала, что это один и тот же вопрос.