Первый маршрут Иры Сулимовой

Тарантул опаснее гадюки, объяснил нам наш опытный начальник. Гадюка сама не нападает на человека, а тарантул набрасывается на все живое, кроме баранов в степи. Человек укус тарантула переносит очень болезненно.

— Аврал, товарищи! — произнес начальник очень серьезно. — Обыскать палатки, перетрясти спальные мешки. Всем сапоги надеть. Смирнов, выдай товарищам сапоги.

Больше десятка тарантулов было обнаружено в палатках. Твари жили в норках под ящиками, под спальными мешками.

На том месте, где спала Ира, обнаружили трех тарантулов.

В ту ночь мы в палатках не гасили огня. Спали в верхней одежде, в сапогах. За исключением Иры. Она нисколько не боялась тарантулов. Тарантул не жук. Чего же его бояться?

Когда лагерь угомонился, Ира сбросила сапоги, вымыла посуду, прибрала в кухонной палатке, где было ее спальное место, залезла в мешок и спокойно, без сновидений, Проспала до утра. Утром вышла из палатки в босоножках и стала варить завтрак.

— Где сапоги? Почему в, босоножках? — строго спросил начальник.

— Сапоги в палатке, — ответила Ира. — В них тяжело, в босоножках легче.

— Давай сюда сапоги. Ну!

Ира вынесла сапоги.

— Снимай босоножки! Так… Сапоги надевай.

— Я не боюсь тарантулов, честное слово.

— Я за тебя боюсь. Переобувайся!

Ира надела сапоги и протянула руку за босоножками.

— Когда уедете в маршрут, я все равно босоножки надену.

Начальник отобрал у нее босоножки и сунул в огонь. Ира заплакала.

— Это подарок… Зачем так?..

— Туфли куплю хорошие, после экспедиции, если будешь послушной.

Шофер по пути от Прохоровки в глубь степей стал собирать разный утиль: цепи Галля, растерянные по дороге комбайнами, автопокрышки, которых немало валялось по кюветам.

— Для чего тебе это барахло? — спрашивали шофера.

— Значит, надо.

— Да объясни ты толком. Машину загромождаешь.

— Все равно ничего не поймете.

Мы подъезжали к озеру Балтыкуль. Большое озеро, красивое, в камышах. Еще с полкилометра — и будем на месте. Но пассажир предполагает, а шофер располагает. Впереди на дороге большая грязная лужа. Савин забыл, что он не на «Волге», а на чернорабочем грузовике, которому грязь не опасна, и, не доезжая до лужи, свернул в сторону, чтобы ее по сухому месту объехать. И машина влипла в трясину. А озеро на виду. Какая досада! Мы вылезли из кузова. Не торопясь, вышел из кабины и Савин.

— Узнаете сейчас, для чего я хлам-металл подбираю… Дайте сюда цепи.

Шофер обмотал цепью задние скаты, связку цепей положил под передние колеса. Заревел мотор, полетели из-под колес жирные комья грязи.

Через несколько минут мы были у цели.

Когда разгрузились, Савин подозвал Иру.

— Надо цепи собрать и вымыть.

— Мне обед варить надо…

— Успеется. Делай, что говорят. — И девочка пошла собирать вмятые в грязь цепи…

Вода в озере полусоленая. Богатый планктон. Много пищи для водоплавающих и рыбы. В камышах раздавался шелест: в зарослях гуляло бесчисленное множество карасей.

Поставили сеть. Уже через час затрепетали осокоревые поплавки. Вынули сеть из озера. Столько попало карасей, что мы всю посуду ими заполнили.

Утром, когда геологи уточняли планы предстоящих походов, из-за озера на лодке приехал старый казах. Худощавый, загорелый до черноты.

— Здравствуй! Меня зовут Ермак. За озером огороды сторожу. Нет ли рыбы на уху?

У запасливого старика оказался мешок. Высыпали ему ведро свежих карасей.

— Зачем много? У меня денег не хватит заплатить.

— Не надо денег. Это тебе подарок.

— Спасибо. В долгу не останусь.

С той поры старик стал частым гостем лагеря. Он рассказал о себе много интересного.

Ермак в гражданскую войну партизанил, получает персональную пенсию. Сын — инженер-механизатор, дочь работает в совхозе врачом. У него восемь, внуков, — большие и маленькие.

— Почему не отдыхаешь?

— Как не отдыхаю? Огороды охраняю. Разве это не отдых? Ночью охраняю, днем сплю. Уток стреляю, внукам сказки рассказываю. Чем, не отдых! Сурков ловлю. В прошлом лете добыл восемьдесят штук.

Ермак охотится на этого пушного зверька без ружья. Обычно над норой сурка наклонно на колышке приспосабливается широкая доска или лист железа. К колышку привязывают шнур длиной метров пятьдесят. Охотник с другим концом шнура лежит в укрытии.

— Вот и ждешь, — рассказывал Ермак. — Как он, зверь, вылезет из норы, дернешь за шнурок, колышек упадет — доска прикроет нору. Подходи к нему ближе, бей палкой по голове.

— Вам, дедушка, не жаль сурков? — спросила Ира.

— А что их жалеть, девушка? Когда здесь была нетронутая степь, от тарбаганов не было большого вреда.

— Какие тарбаганы? — не удержался Илюша Смирнов. — Ты ведь о сурках рассказываешь.

— Не мешай. Слушай. В степи этого зверя по-разному называют. Где свистуном, где тарбаганом, у нас сурком… Когда появились совхозы, от сурков пошел большой вред. Они норы роют, выгребают наверх глину. Сурчина называется. На сурчине даже полынь не растет.

— На кого, дедушка, походит сурок? — спросила Ира.

Старик подумал и ответил:

— Как сказать, на кого похож сурок? Величиной больше кошки, шерстью похож вот на этого вашего механизатора. И гляделки такие же узкие, как у него.

Савин пробурчал что-то и скрылся в палатке.