Первый человек в Риме. Том 2

– Я зашел слишком далеко, Аврелия. Я не могу остановиться. Даже ради Далматики. Избранные уничтожат меня! У меня сейчас не так много денег. Только-только чтобы удержаться в Сенате. Я кое-что получил после разгрома германцев, но не больше обычного. Мне нелегко будет подниматься наверх. Тем более, что они чувствуют во мне отчасти то же, что есть в Гае Марии… Ни он, ни я не укладываемся в их рамки. Они не могут понять, почему у нас способности есть, а у них нет. Они чувствуют себя оскорбленными. Я еще удачливее, чем Гай Марий – на моей стороне знатность. Но и она подмочена жизнью в Субуре. Знакомством с актерами. Разгулом. Но я их обставлю, Аврелия. Потому что я – лучший конь в этой упряжке.

– А что, если приз окажется пустяковым?

– Главное – побеждать. Мы делаем это не из-за наград. Когда нас запрягают, чтобы сделать семь кругов по ипподрому, мы состязаемся лишь сами с собой. Что еще, по-твоему движет Гаем Марием? Он – лучший конь в скачке. Потому что всегда пытается обогнать себя. Так и я. Я смогу. И сделаю!

Она покраснела от собственной недогадливости.

– Конечно, – поднявшись на ноги, она протянула ему руку. – Пойдем, Луций Корнелий! Сегодня прекрасный день, несмотря на жару. Субура почти опустела – кто мог уехать на лето, все разъехались. Остались только бедняки и сумасшедшие! И я. Пойдемте прогуляемся, а когда вернемся – будем обедать. Я пошлю за дядюшкой Публием. Он тоже еще в городе. – Она опустила голову. – Я должна соблюдать приличия, Луций Корнелий. Мой муж верит мне и любит меня. Но не хочет, чтобы обо мне ходили слухи, поэтому я стараюсь держаться старых обычаев. Цезарь бы ужасно расстроен, если бы узнал, что я пригласила тебя на обед – тебя одного – так что надо пригласить и дядю; тогда это не вызовет подозрений.

Сулла изумленно уставился на нее.

– Что за глупости позволяют мужчины по отношению к своим женам! Ты ведь отнюдь не похожа на тех тварей, что бродят около военных лагерей…

– Я знаю. Но он…

Жара накрыла их на пороге. Аврелия попыталась вздохнуть – и отступила обратно в тень.

– Ну уж нет. Я не и думала, что так жарко! Евтихий сейчас же побежит к дяде. А мы посидим в саду. – Она направилась к прудику, продолжая говорить по дороге. – Утешься, Луций Корнелий! Все рано или поздно кончится. Возвращайся в Цирцей – к своей милой, скучной жене. Со временем ты привыкнешь к ней и будешь ценить. А с Далматикой тебе лучше не видеться. Сколько тебе лет?

– О, возраст свершений… В первый день Нового года исполнилось сорок.

– Да ты еще не стар…

– Кое в чем – уже. Я еще и претором не был, хотя год прошел с тех пор, как мог им стать.

– Ну вот, ты опять помрачнел. К чему? Посмотри на Гая Мария! Он стал консулом в пятьдесят. А если ему сейчас впрячься в повозку Марса – не ты ли первым назовешь его лучшим? Все свои величайшие дела он совершил после пятидесяти.

– Это правда. Какие боги послали мне счастье придти к тебе сегодня? Ты хороший друг, Аврелия. Спасибо за помощь.

– Может, когда-нибудь и я обращусь к тебе за помощью…

– Все, что угодно – лишь попроси, – он поднял голову и посмотрел на открытые балконы верхних этажей. – Ты – смелая женщина! Без экранов? И жильцы не злоупотребляют?

– Никогда.

Он рассмеялся искристым, лукавым смехом.

– Теперь я верю, что ты вполне можешь держать Субуру в своем кулачке!

Она подошла к своей любимой скамье.

– Мне нравится моя жизнь, Луций Корнелий. Если быть честной, я хотела бы, чтобы у Гая Юлия никогда не хватило денег на покупку дома где-нибудь на Палатине. Здесь, в Субуре, я занята, окружена интересными людьми. Жизнь вокруг кипит. Я иду своей дорогой.

– Перед тобой, похоже, долгая дорога.

– Как и перед тобой, – отозвалась Аврелия.

Юлия знала, что Марий не сможет все лето высидеть в Кумее, хоть он и говорил, что не вернется в Рим до сентября, прежде чем восстановит силы, а обстановка в городе разрядится. Поэтому она каждый день благодарила богов за то, что Марий сбросил и тогу политика, и кирасу воина и ненадолго стал обычным землевладельцем, как и его предки. Они плавали в море невдалеке от виллы, лакомились свежими устрицами, крабами, омарами; они гуляли по окрестным почти безлюдным холмам, где все было пропитано ароматом роз; они устраивали мало званых обедов, предпочитая одиночество. Марий построил небольшую лодочку для маленького Мария и, плывя рядом, изображал большую рыбу, увлекаясь игрой, как и сын. Никогда еще, думалось Юлии, не была она так счастлива, как в эти летние дни в Кумее.

Однако Марий не вернулся в Рим. В первую ночь секстилия – безболезненно и незаметно его хватил удар. Все, что заметил сам Марий – это что подушка влажна. Когда он вышел из дома, Юлия стояла на открытой террасе и смотрела в сторону моря. Он пытался поймать ее взгляд, поскольку уловил на ее лице какое-то невиданное им еще выражение.

– Что случилось? – промямлил он, еле ворочая языком, внезапно налившимся тяжестью.

– Твое лицо… – Она была мертвенно бледна.

Он хотел коснуться лица, но левая рука тоже еле двигалась.