Читаем Первый человек в Риме полностью

Меммий решил не ввязываться в пререкания с одним из высших аристократов и поспешил вслед за Гаем Марием. Он надумал навестить Марка Антония на вилле, нанятой на Марсовом поле, чтобы рассказать ему о событиях дня. Торопливо шагая, он уже видел, как они с Марком Антонием получают дополнительные очки у выборщиков. Когда они соберутся послезавтра на презентацию курульных кандидатов, он позаботится о том, чтобы их сторонники отправились в центурии. Они будут распространять новость о подходе флота с зерном. Все будут считать, что это заслуга его и Марка Антония. После зрелища огромной толпы на Форуме Меммий не сомневался: знатные и богатые римляне будут благодарны тем, кто сумеет наполнить желудки средних и бедных слоев населения дешевым хлебом.

На рассвете дня презентации Меммий отправился с Палатина на Марсово поле в сопровождении радостно возбужденной толпы клиентов и друзей, уверенных в том, что победа ему, Меммию, и его другу Антонию обеспечена. Радостно смеясь и слегка поеживаясь в прохладном осеннем ветерке, они быстро миновали Форум и вышли через Ключевые ворота. А там, внизу, на залитой солнцем равнине у подножия горы, их ожидала победа. Гай Меммий будет, будет консулом!

Люди уже шли к месту собрания. Группами по двое, по трое, но никогда — в одиночку. Человек достаточно высокого класса, чтобы голосовать на курульных выборах, любил появляться на публике в чьем-либо сопровождении — это еще больше подчеркивало его достоинство.

Там, где дорога спускалась с Квиринала и переходила в улицу Широкую, Гай Меммий и его свита повстречались с пятьюдесятью сопровождавшими не кого-то, а самого Гая Сервилия Главцию.

Меммий остановился, пораженный.

— И куда же ты направляешься в такой одежде? — спросил он, глядя на toga candida — белоснежную тогу Главция. Такую тогу отбеливали специально: она несколько дней висела под солнечными лучами, выгорая, потом ее начищали до слепящей белизны порошком мела. Такую тогу мог носить лишь тот, кто представлялся в качестве кандидата на государственную должность.

— Я — кандидат в консулы, — заявил Главция.

— Ты же знаешь, что это не так, — сказал Меммий.

— Но это так!

— Гай Марий сказал, что ты не можешь выставлять себя.

— Гай Марий сказал, что я не могу выставлять себя! — жеманно передразнил Главция. Он нарочито повернулся к Меммию спиной и обратился к своим спутникам. Громким голосом, сюсюкая, как педераст, он сказал: — Гай Марий сказал, видите ли, что я не могу баллотироваться! Ну и что? Несправедливо, когда настоящие мужчины не могут выставить свою кандидатуру, а женоподобные недоростки могут!

Перебранка собрала зрителей. Это не было необычным явлением при выборах, ибо частью общего развлечения в такие моменты становились стычки между соперничающими кандидатами. Число наблюдателей все увеличивалось, по мере того как люди выходили из города на Широкую улицу.

Болезненно воспринимая присутствие зевак, Гай Меммий опустил голову. Всю свою жизнь он страдал из-за того, что был слишком красив. Его преследовали насмешки: он слишком хорошенький, ему нельзя доверять, он любит мальчиков, он несерьезный человек — и все в том же роде. Сейчас Главция насмехался над ним в присутствии всех этих людей, выборщиков. О, не надо бы в этот день напоминать о старом ярлыке гомосексуалиста!

Вполне понятно, что Гай Меммий рассвирепел. Прежде чем сопровождавшие смогли его остановить, он сделал шаг вперед, положил руку на левое плечо Главции и сорвал с него белоснежную тогу. И когда Главция резко обернулся, чтобы увидеть, кто нанес ему такое оскорбление, Меммий со всего маху дал ему в левое ухо. Главции упал, Меммий — на него. Чистые тоги обоих теперь были измазаны в грязи. Но люди Главции прятали на себе дубинки. Они набросились на онемевшие ряды меммиевской свиты, с безудержным весельем нанося удары направо и налево. И вот уже спутники Меммия лежат на земле, взывая о помощи.

Сторонние наблюдатели, как водится, стояли не двигаясь и только глазели с откровенным любопытством. Однако стоит отдать им должное: никто из зрителей даже не подозревал, что в глупой потасовке крылось нечто большее, чем простая драка между двумя кандидатами. Дубинки оказались сюрпризом для всех, но сторонники кандидатов и раньше носили оружие. Об этом все знали.

Двое крупных мужчин подняли Меммия и держали его, яростно отбивавшегося. Главция встал, отбросил ногой свою приведенную в негодность тогу. Не сказав ни слова, он выхватил палку у рядом стоявшего и долго смотрел на Меммия. Затем поднял палку, держа ее обеими руками, как молот, и со всего маху опустил ее на красивую голову Меммия. Никто даже не попытался вмешаться. А Главция наклонился над упавшим Меммием и колотил, колотил эту голову, которая уже больше не была красивой. И только когда она превратилась в сплошную кровавую массу, Главция перестал бить. Выражение невероятного ужаса появилось на его лице. Он отбросил окровавленную палку и уставился на своего друга Гая Клавдия, который стоял рядом, мертвенно-бледный.

— Можно я поживу у тебя, пока не сумею скрыться? — спросил он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза