Первый человек в Риме

Кажется, в отдыхе нуждались все. Стоило Марию уехать в Кумы, как бурная общественная жизнь в Риме поостыла. Один за другим аристократы покидали город, где в середине лета оставаться было невыносимо. Любая разновидность лихорадки распространялась эпидемией в Субуре и на Эсквилинском холме. И даже на Палатинском и Авентинском холмах люди были не совсем здоровы.

Не то чтобы жизнь в Субуре чрезмерно беспокоила Аврелию. Она жила в центре прохладной низины, в зелени двора, за толстыми стенами своей инсулы, отгораживающими ее от жары. Гай Матий и его жена Присцилла были в таком же положении, как она и Цезарь. Присцилла была тоже на сносях. Они с Аврелией и родить должны были в одно время.

За обеими женщинами был очень хороший уход. Много помогал Гай Матий; Луций Декумий заглядывал каждый день, чтобы убедиться, что все хорошо. Цветы поступали регулярно, а с тех пор как хозяйка забеременела, цветы сопровождались сластями, редкими специями, вообще — всем, что, по мнению Луция Декумия, должно возбуждать аппетит его дорогой Аврелии.

— Можно подумать, будто у меня пропал аппетит! — смеясь, говорила она Публию Рутилию Руфу, еще одному регулярному посетителю.

Ее сын, Гай Юлий Цезарь, родился тринадцатого июля. Его рождение было зарегистрировано в книгах храма Юноны Луцины, покровительницы рожениц. Роды произошли за два дня до июльских ид. Статус — патриций, ранг — сенатор. Он был длинненький и поэтому весил больше, чем казалось. Малыш был очень сильный. Спокойный — почти не плакал. Волоски совсем беленькие, почти невидимые, хотя при близком рассмотрении оказывалось, что волос довольно много. Глаза светлые, зеленовато-голубые, а по краям радужки были обведены полоской темно-синего, почти черного цвета.

— Он особенный, этот твой сын, — заметил Луций Декумий, внимательно вглядываясь в личико мальчика. — Посмотри на его глаза! Старушку напугают!

— Не говори так, прыщ низкорослый! — заворчала Кардикса, уже покоренная этим первым мальчиком в семье.

— Посмотрим-ка, как у нас дела внизу! — продолжал Луций Декумий, разворачивая узловатыми пальцами пеленки. — Ого! — радостно воскликнул он. — Как я и думал! Большой нос, большие ступни и большой хлыстик!

— Луций Декумий! — воскликнула возмущенная Аврелия.

— Ну, хватит! Проваливай! — рявкнула Кардикса. Она схватила его за шиворот, как котенка, подтащила к двери и вытолкнула на улицу.

Сулла зашел к Аврелии спустя месяц после рождения ребенка. Объяснил, что она осталась единственным знакомым лицом в Риме. Извинился, кстати, за то, что явился без приглашения.

— Ну что ты! — воскликнула она, обрадовавшись его визиту. — Надеюсь, ты останешься на ужин. Или, если не сможешь сегодня, может быть, придешь завтра? Мне так не хватает общения!

— Я могу остаться, — согласился он, не церемонясь. — Сказать по правде, я приехал в Рим, чтобы повидаться со старым другом. Он заболел лихорадкой.

— Кто это? Я знаю его? — спросила она скорее из вежливости, чем из любопытства.

На какой-то миг ей показалось, что вопрос был нежелателен. Или затронул что-то болезненное для Суллы. Выражение его лица, которое вдруг потемнело, стало несчастным, сердитым, заинтересовало ее больше, чем имя его больного друга. А потом все ушло, и он опять улыбался:

— Сомневаюсь, что ты его знаешь. Его имя Метробий.

— Актер?

— Да. Я знавал многих людей в театре. Раньше. До женитьбы на Юлилле, до моего сенаторства. Это совершенно другой мир. — Его странные светлые глаза переходили с одного предмета на другой. — Похожий на наш, только как бы с изнанки. Странно! Сейчас это кажется сном.

— Ты говоришь так, словно жалеешь, — тихо сказала Аврелия.

— Нет, правда.

— А он поправится, твой друг Метробий?

— О да! Это же только лихорадка.

Наступило неловкое молчание, которое он прервал, подойдя к открытому окну, выходящему во двор.

— А там красиво.

— Да, красиво.

— А твой сын? Как он?

Она улыбнулась:

— Скоро сам увидишь.

— Хорошо. — Он продолжал смотреть в окно.

— Луций Корнелий, о чем ты задумался? — спросила она.

Он повернулся, улыбаясь. Она подумала: какой привлекательный мужчина. Не такой, как все. Его глаза смущают, они такие светлые, а по краям — темные. Как глаза ее сына. И по какой-то причине эта мысль заставила ее вздрогнуть.

— Ни о чем, Аврелия, все хорошо, — проговорил Сулла.

— Хотелось бы этому верить.

Он открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент вошла Кардикса, неся младенца.

— Мы поднимемся на пятый этаж, — сказала она.

— Сначала покажи ребенка Луцию Корнелию.

Но если Сулла и интересовался детьми, то только своими собственными. Поэтому он, как полагалось, посмотрел на личико ребенка, потом взглянул на Аврелию — убедиться, что этого достаточно.

— Ступай, Кардикса, — приказала она, положив этим конец мучениям Суллы. — Чья сейчас очередь?

— Сары.

Аврелия повернулась к Сулле, приятно улыбаясь без всякого смущения.

— Увы, у меня нет молока! Поэтому моего ребенка кормит весь дом. Это одно из преимуществ проживания в инсуле. Всегда найдется по крайней мере полдюжины кормящих матерей, и каждая готова накормить моих детей.