Читаем Первый человек в Риме полностью

— Увидишь.

— Я буду жаловаться претору по делам граждан.

— Пожалуйста! Он — мой кузен.

— Тогда Великому Понтифику.

— Он тоже мой кузен.

Луций Декумий фыркнул — презрительно? Или насмешливо?

— Не могут же все в Риме быть твоими кузенами!

— Могут. — Аврелия грозно выдвинула вперед подбородок. — Не совершай ошибки, Луций Декумий! Будет лучше, если ты со своими головорезами уберешься отсюда!

Он стоял в раздумье. Разглядывал ее, почесывая подбородок. Где-то в глубине его ясных серых глаз притаилась улыбка. Потом он отступил и кивнул в сторону стола, за которым раньше сидел.

— Может, обсудим нашу проблемку? — спросил он, спокойный, как Скавр.

— Нечего обсуждать, — отозвалась Аврелия. — Вы освободите помещение.

— Фу-у! Всегда есть что обсудить. Прошу, госпожа, давай лучше сядем, — попытался подольститься Луций Декумий.

Аврелия почувствовала, что с ней происходит что-то ужасное. Ей начинал нравиться Луций Декумий! Но это же смешно. И тем не менее это факт.

— Хорошо, — согласилась она. — Кардикса, встань за моим стулом.

Луций Декумий подал ей стул, а сам уселся на скамью.

— Немного вина, дорогая госпожа?

— Конечно, нет.

— О-о…

— Ну?

— Что — ну? — спросил Луций Декумий.

— Это же ты хотел что-то обсудить, — напомнила она.

— Правильно. — Луций Декумий прочистил горло. — Так против чего именно ты возражаешь, госпожа?

— Против вашего присутствия под моей крышей.

— Ну-ну, это несколько расплывчатое заявление, не так ли? Я хочу сказать, мы ведь можем достигнуть некоторой договоренности. Ты скажешь мне, что именно тебе не нравится, а я посмотрю, можно ли что-то сделать в этом отношении.

Аврелия начала перечислять, загибая пальцы:

— Ветхость помещения. Грязь. Кругом отбросы. Шум. Вы, кажется, считаете, что это помещение и прилегающая улица принадлежат вам. Но ни то, ни другое вам не принадлежит. А еще ваши мелкие делишки! Терроризируете хозяев лавочек, заставляя их платить вам, чего они не могут и не должны! Какое презренное занятие!

— Наш мир, госпожа, — Декумий наклонился через стол и серьезно посмотрел на Аврелию, — разделен на волков и овец. Это естественно. Если бы это было противоестественно, не было бы овец больше, чем волков. А мы знаем, что на одного волка приходится по крайней мере тысяча овец. Считай нас здесь волками. Но мы не такие плохие, как думают о волках. Куснем раз-другой. Шеи не ломаем.

— Эта отвратительная метафора нисколько не повлияла на мое решение. Вы уедете отсюда.

— Голубушка! — воскликнул Луций Декумий, откидываясь назад. — Скажи мне… — Он быстро взглянул на нее. — Они все действительно твои кузены?

— Мой отец — бывший консул Луций Аврелий Котта. Мой дядя — консул Публий Рутилий Руф. Мой другой дядя — претор Марк Аврелий Котта. Мой муж — квестор Гай Юлий Цезарь. — Аврелия чуть вскинула голову, прикрыла глаза и самодовольно заключила: — И более того, Гай Марий — мой свояк.

— Ну а мой свояк — египетский фараон, ха-ха! — сказал Луций Декумий, запутавшийся в именах.

— Тогда советую тебе убираться домой, в Египет! — сказала Аврелия, нисколько не задетая этим неудачным сарказмом. — Консул Гай Марий действительно мой свояк.

— О да! Конечно, свояченица Гая Мария будет жить в инсуле на задворках Субуры! — продолжал упорствовать Луций Декумий.

— Эта инсула принадлежит мне. Это мое приданое, Луций Декумий. Мой муж — младший сын. Поэтому некоторое время мы будем жить в моей инсуле. А потом переселимся в другое место.

— И Гай Марий на самом деле твой свояк?

— До последнего волоска в его бровях.

Луций Декумий глубоко вздохнул:

— Мне здесь нравится. Так что нам лучше начать переговоры.

— Я хочу, чтобы вы все убрались отсюда.

— Послушай, госпожа, у меня ведь тоже есть некоторые права. Люди из этой таверны являются хранителями алтаря на перекрестке. На вполне законном основании. Ты, видимо, решила: раз все в Риме твои кузены, значит, и государство — твоя собственность? Если мы уедем, помещение займут другие, ведь так? Эта религиозная община на перекрестке, госпожа, вполне официальная, ее зарегистрировали в преторских списках. Раскрою, так и быть, маленькую тайну. — Он опять наклонился к ней. — Все мы, братья перекрестка, — волки! — Он резко вытянул шею, как черепаха из-под панциря. — А теперь, полагаю, можно прийти к соглашению, госпожа. Мы будем соблюдать здесь чистоту, слегка подкрасим стены, с наступлением темноты будем ходить только на цыпочках. Станем даже помогать старушкам переходить через дренажные и сточные канавы, прекратим вымогательство в округе — словом, превратимся в истинных столпов общества! Как тебе это нравится?

Как ни старалась Аврелия подавить улыбку, она все равно появилась в уголках губ.

— Знакомый дьявол всегда лучше, не так ли, Луций Декумий?

— Намного лучше! — тепло отозвался он.

— Не могу сказать, что хочу вновь пройти через это с другими. Очень хорошо, Луций Декумий. Даю тебе срок — полгода.

Аврелия встала и направилась к двери, Луций Декумий пошел за ней.

— Но даже мысли не допускай, что у меня духу не хватит отделаться от вас! — сказала она, выходя из таверны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза