Ожидая в гостиной — большой, как и в ее квартире, — Аврелия успела оценить ее состояние глазом эксперта и не удержалась от вздоха. Ни трещин, ни отбитых кусков штукатурки, ни отставшей краски. Гостиная была в лучшем состоянии, чем ее собственная. Совсем недавно она была отделана фресками — купидоны с ямочками на щеках держат в руках цветы и фрукты. По бокам фресок висели внушительные пурпурные портьеры.
— Не верю! — проговорил хорошо поставленный голос на греческом.
Аврелия резко обернулась и оказалась лицом к лицу со своим жильцом. Он был значительно старше, чем можно было бы судить по голосу или по тому, как он выглядел на сцене.
Ему было за пятьдесят. Золотоволосый парик, тщательно подкрашенное лицо. Просторное платье из тирского пурпура, вышитое золотыми звездами. И этот пурпур — в отличие от многих! — действительно был из Тира, блестящий, пурпурный до черноты, меняющий оттенок в зависимости от освещения — то синевато-сливовый, то интенсивно-малиновый. Только однажды Аврелия видела одежду из настоящего тирского пурпура — когда была на вилле Корнелии, матери Гракхов, которая с гордостью демонстрировала мантию, взятую Эмилием Павлом у македонского царя Персея.
— Чему ты не веришь? — спросила Аврелия также на греческом.
— Тебе, уважаемая! Я слышал, что наша хозяйка красива и обладает парой фиалковых глаз, но действительность многократно превосходит то, что я воображал, глядя на тебя через двор! — заливался он. В его мелодичном голосе звучали женоподобные нотки. — Садись же, садись!
— Я предпочла бы постоять.
Он остановился, повернулся к ней, подняв тонкие, выщипанные брови.
— Так ты пришла по делу?
— Конечно.
— Чем могу помочь в таком случае? — осведомился он.
— Тем, что освободишь помещение, — сказала Аврелия.
Он так и раскрыл рот. Он так и покачнулся, схватился рукой за грудь. Выражение ужаса появилось на лице.
— Что?
— Даю тебе восемь дней, — спокойно продолжала домовладелица.
— Но ты не можешь! Я аккуратно вношу арендную плату. Я ухаживаю за этой квартирой, словно она моя собственная! На каком основании, госпожа? — возмущался он, теперь уже достаточно мужским голосом. Сквозь краску проступили явно мужские черты.
— Мне не нравится твой образ жизни, — пояснила Аврелия.
— То, как я живу, касается только меня! — возразил Эпафродит.
— Но не в тех случаях, когда я вынуждена растить детей, которые могут увидеть через двор такие сцены, каких не следует видеть даже мне. Не тогда, когда шлюхи обоих полов выходят во двор, чтобы продолжить свои занятия.
— Повесь на окна шторы, — посоветовал Эпафродит.
— Этого я делать не буду. Не удовлетворит меня и то, если ты занавесишь свои окна. У моих домашних есть не только глаза, но и уши.
— Мои извинения! Жаль, что ты такого мнения, но это ничего не меняет, — быстро промолвил он. — Я отказываюсь выехать.
— В таком случае я обращусь к приставам и выселю тебя.
Используя свое актерское мастерство, он вдруг словно стал выше. Нависая над Аврелией, Эпафродит подошел к ней почти вплотную. Он был похож на Ахилла, прятавшегося среди женщин царя Ликомеда. Аврелия, впрочем, не испугалась.
— А теперь послушай меня, малышка. Я потратил целое состояние, делая это место таким, чтобы оно мне нравилось. И я не намерен покидать его. Если ты попытаешься позвать сюда приставов, я привлеку тебя к суду. Выдворив тебя из моей квартиры, я направлюсь прямо в трибунал к городскому претору и выдвину против тебя обвинение!
Ее фиалковые глаза словно издевались над ним. Она насмешливо улыбнулась.
— Попробуй! — ласково промолвила она. — Претора зовут Гай Меммий, он мой кузен. Однако сейчас нет времени для судебного процесса, поэтому тебе сперва придется обратиться к его помощнику. Он — новый сенатор, но я хорошо его знаю. Спроси, как его зовут, давай! Его зовут Секст Юлий Цезарь. Он — мой деверь. — Она отошла от актера и принялась рассматривать украшенные стены, пол, выложенный дорогой мозаикой. Такой роскошью не могла похвастаться ни одна арендованная квартира. — Да, все это очень красиво! Я рада, что в вопросах декоративного убранства ты проявил куда больше вкуса, чем при выборе знакомых. Но ты понимаешь, конечно, что любые усовершенствования на арендованной площади принадлежат домовладельцу, и что домовладелец ни по какому закону не обязан компенсировать их стоимость.
Через восемь дней Эпафродит выехал, осыпая проклятиями всех женщин на свете. Ему не удалось сделать то, что он намеревался: изуродовать фрески и выломать мозаику с пола. Аврелия наняла пару гладиаторов, чтобы те присутствовали в квартире, пока жилец не съедет.
— Хорошо! — молвила она, стряхивая пыль с рук. — А теперь, Кардикса, я могу поискать приличного жильца.