Первый человек в Риме

Разговор с сирийской прорицательницей Марфой состоялся после аудиенции у царевича Гауды. Марий терпеливо выслушивал длинный перечень жалоб на Метелла и давал обещания, выполнить которые не имел ни малейшей возможности.

— Не сомневайся, царевич, когда будет такая возможность, я позабочусь о том, чтобы к тебе относились с почтением, достойным твоего рождения, — сказал он, кланяясь так низко, как хотелось Гауде.

— Этот день придет! — пылко воскликнул Гауда и радостно улыбнулся, показав гнилые зубы. — Марфа предрекает, что ты будешь Первым Человеком в Риме, и довольно скоро. По этой причине, Гай Марий, я хочу стать твоим клиентом. Я позабочусь, чтобы и мои сторонники в римской провинции Африка тоже стали твоими клиентами. И еще: когда я воссяду на престол Нумидии, вся Нумидия станет твоим клиентом.

Марий слушал с изумлением. Он, простой претор, получает клиентов, которых даже один из Цецилиев Метеллов может не дождаться! О, ему непременно следует встретиться с этой Марфой, этой сирийской прорицательницей!

Вскоре после этого она сама изъявила желание увидеть его. Гауда распорядился, чтобы Гая Мария проводили в апартаменты прорицательницы на огромной вилле, которая служила Гауде временным дворцом. Беглый взгляд убедил Мария, что эту женщину действительно высоко ценили: апартаменты были роскошно обставлены, стены разрисованы фресками — самыми прекрасными, какие ему доводилось видеть; полы устланы мозаикой под стать фрескам.

Она вошла, одетая в пурпур, — еще один знак высокой чести, оказанной той, что рождена не в царском дворце. А уж царской крови в ее жилах определенно не было. Маленькая, высохшая, тощая старуха, пахнущая старой мочой, с волосами, не мытыми, как заподозрил Марий, несколько лет. Внешность ее была чужеземная: большой тонкий орлиный нос, очень морщинистое лицо и взгляд черных глаз, пронзительный, гордый и бдительный, как у орла. Груди ее висели, как два пустых чулка, в носки которых насыпана галька. Было видно, как они раскачивались под прозрачной пурпурной сорочкой, — кроме этой сорочки, на прорицательнице больше ничего не было, только пурпурная шаль, завязанная на бедрах. Руки и ноги ее были черны от хны. Она шла, позванивая многочисленными колокольчиками, браслетами, кольцами, брелоками — все из чистого золота. Прикрепленная золотым гребнем пурпурная газовая вуаль спускалась по спине, как флаг при безветрии.

— Сядь, Гай Марий, — молвила она, показав на кресло шишковатым пальцем с длинным ногтем, сверкающим от множества колец.

Марий сел, не в силах отвести взгляда от старого коричневого лица.

— Гауда говорил мне: ты сказала — я буду Первым Человеком в Риме, — заговорил он хрипло и прокашлялся. — Я бы хотел услышать подробности.

Она захихикала. Ее смех был похож на блеяние овцы. Показались беззубые десны с одним желтым резцом в верхней челюсти.

— О да, тебе бы этого хотелось, я уверена! — сказала она и хлопнула в ладони, зовя слугу. — Принеси-ка нам настой из сушеных листьев и печенье, которое я люблю, — приказала она. Потом обратилась к Гаю Марию: — Это недолго. Когда все принесут, мы поговорим. А пока посидим и помолчим.

Не желая обижать ее, Марий сидел молча. Принесли дымящийся настой, и он отпил из чаши, которую она ему подала. Запах показался Марию подозрительным, он насторожился. На вкус настой был неплох, но поскольку римлянин не привык к горячим напиткам, то обжег себе язык и отставил чашу. Она же, явный знаток и ценитель, маленькими глоточками попивала из своей чаши, проглатывая каждый раз с явным удовольствием.

— Восхитительное снадобье, хотя ты, наверное, предпочитаешь вино.

— Нет-нет, — вежливо пробормотал он.

— Возьми пирожное, — предложила она с полным ртом.

— Спасибо, не надо.

— Ладно, ладно, намек поняла! — сказала она и прополоскала рот еще одним глотком горячей жидкости. Потом протянула свою когтистую лапу. — Дай мне твою правую руку… Судьба твоя замечательна, Гай Марий, — начала она, разглядывая многочисленные линии на его ладони. — Какая рука! Ей подчиняется все. А какая линия ума! Она управляет твоим сердцем, твоей жизнью — всем, кроме разрушительного действия времени, Гай Марий, но кто в силах противиться времени! Однако ты сможешь противостоять многому, перед чем другие отступают. Очень тяжелая болезнь… Но ты преодолеешь ее первый раз и даже второй раз… Враги, десятки врагов… Но ты преодолеешь и их… Ты будешь консулом в будущем году… А после этого ты еще шесть раз будешь консулом… Тебя назовут Третьим Основателем Рима, потому что ты спасешь Рим от самой страшной опасности!

Гай Марий чувствовал, как загорелось у него лицо, стало горячим, словно копье, брошенное в огонь. И сильный шум в голове… Сердце ухало в груди, как барабан. Перед глазами поплыл красный туман. Он знал, что все сказанное ею — правда.

— Тебя любит и уважает знатная женщина, — продолжала Марфа, разбираясь теперь в мелких линиях его ладони. — Ее племянник будет самым великим римлянином на все времена.

— Нет, это я, — перебил он ее. На это менее приятное известие тело его реагировало уже более спокойно.