Первый человек в Риме

Управляющий вздрогнул, как от удара, и заплакал от жалости к несчастному молодому человеку, которого очень любил. У старого слуги было двадцать лет, чтобы открыть отцу, что у его сына нет ни смелости, ни внутренних ресурсов, откуда он мог бы почерпнуть все это. Он мог рассказать об этом своему господину в любое время, но не сделал этого. Поэтому управляющий просто ушел и передал молодому Скавру все, что сказал его отец.

– Благодарю тебя, – произнес молодой Скавр и закрыл за ним дверь, но не запер ее.

Когда хозяин пожелал узнать, покинул ли дом его бывший сын, управляющий рискнул зайти в его комнату. Он нашел молодого Скавра мертвого на полу. Единственной жертвой, которую его меч посчитал недостойной жить на земле, оказался он сам. Поэтому он наконец обагрил его кровью – своей собственной.

Но Марк Эмилий Скавр, принцепс сената, остался верен своему слову. Он отказался увидеть сына, даже мертвого. А в сенате сделал отчет обо всем случившемся в Италийской Галлии – как всегда, энергично и смело. Включая и страшно откровенный, неприкрашенный рассказ о трусости своего сына и его самоубийстве. Он не щадил себя и не демонстрировал своего горя.

Когда после заседания Скавр дожидался на ступенях сената Метелла Нумидийского, то удивлялся себе. Может быть, боги выделили ему мужества так много, что для его сына в их семейном шкафу уже ничего не осталось. Скавру понадобилась значительная доля этого достояния, пока он стоял и ждал, а сенаторы торопливо и застенчиво проходили мимо, жалея его, волнуясь, но не желая остановиться.

– О мой дорогой Марк! – воскликнул Метелл Нумидийский, как только они остались наедине. – Мой дорогой, дорогой Марк… Что я могу сказать?

– О моем сыне – ничего. – Тоненький осколочек тепла проник в лед, накопившийся в его груди. Как хорошо иметь друзей! – О германцах – кое-что. Как нам удержать Рим от паники?

– Да не забивай ты себе голову, – спокойно отозвался Метелл Нумидийский. – Рим выживет. Паника сегодня, паника завтра, послезавтра, а к следующему базарному дню – торговля, как обычно! Скажи, ты знал людей, которые уезжают с насиженного места только потому, что там возможно землетрясение или вулкан пыхтит за задним двором?

– Правда, не уезжают. По крайней мере, пока балка не упадет и не убьет бабушку или старая дева не свалится в лаву, – сказал Скавр, обрадовавшись тому, что еще может поддерживать обычный разговор и даже улыбаться.

– Выживем, Марк, не бойся. – Метелл Нумидийский сглотнул, потом продемонстрировал, что тоже не лишен смелости, добавив решительно: – Гай Марий все еще ждет свою порцию германцев. Если и он потерпит поражение – вот тогда будем беспокоиться. Если Гай Марий не сможет разбить их, то никто не сможет.

Скавр моргнул. Он посчитал жест Метелла Нумидийского настолько героическим, что у него недостало слов. И лучше забыть навсегда, что Метелл Нумидийский только что признал Гая Мария единственной надеждой Рима и его лучшим военачальником.

– Квинт, есть только одно, что я должен сказать о своем сыне, а потом мы закроем эту тему, – сказал Скавр.

– О чем речь?

– О твоей племяннице, о твоей подопечной Метелле Далматике. Этот отвратительный эпизод доставит тебе и ей много неудобства. Передай, что ей повезло. Для Цецилии Метеллы было бы мало радости выйти замуж за труса, – хриплым голосом произнес Скавр.

Вдруг он заметил, что остался один. Обернулся и увидел, что Метелл Нумидийский стоит в стороне как громом пораженный.

– Квинт? Квинт? В чем дело? – спросил удивленно Скавр, приближаясь к другу.

– Дело? – переспросил Метелл Нумидийский, очнувшись. – Добрый Купидон! Нет, дело ни в чем! Дорогой, дорогой Марк! У меня появилась великолепная идея!

– Какая идея?

– Почему бы тебе самому не жениться на моей племяннице Далматике?

Скавр даже рот открыл:

– Мне?!

– Да, тебе! Ведь ты уже давно вдовец, а теперь остался без сына, которому мог бы передать свое имя и состояние. Марк, это трагедия, – тепло произнес Метелл Нумидийский, но в тоне прозвучала настойчивость. – Она очень хорошая девушка – и такая милая! Давай, Марк, похорони прошлое, начни все сначала! К тому же она очень богата.

– От меня будет пользы не больше, чем от сварливого старого козла Катона Цензора, – сказал Скавр с сомнением в голосе, которого подпустил ровно настолько, чтобы дать Метеллу понять: окрутить старика Скавра можно, было бы предложение по-настоящему серьезным. – Квинт, мне пятьдесят пять лет!

– Ты выглядишь так, словно готов прожить еще столько же!

– Посмотри на меня! Ну же, посмотри на меня! Лысый, с животом, морщин больше, чем у Ганнибалова слона, сутулый, ревматик, да еще с геморроем! Нет, Квинт, нет!

– Далматика так молода, что любой муж покажется ей дедушкой, – успокоил его Метелл Нумидийский. – О Марк, мне так было бы приятно! Ну, решайся!

Скавр погладил свою лысину, вздохнул, но вдруг почувствовал, как в нем забил новый животворный родник.

– Ты на самом деле считаешь, что получится? Ты думаешь, я еще в состоянии завести новую семью? Я ведь могу умереть, прежде чем дети вырастут!