Первый арест. Возвращение в Бухарест

На трибуну поднялся очень высокий человек и по бумажке начал читать свое сообщение. После него сообщение сделал другой депутат. Потом третий — в золотом пенсне. Но в зале было шумно, депутаты разговаривали между собой — хлопали пюпитрами, куда-то уходили, приходили и не слушали ораторов. Между тем то, что говорили и первый, и второй, и третий, показалось мне горячечным бредом. Я старался не пропустить ни одного слова, но смысл выступлений был настолько диким, что все смешалось в моей голове.

«Знает ли правительство, что в Национальном банке разбазаривают иностранную валюту?» — спросил первый оратор. «Правительство ничего не знает. В Национальном банке все в порядке». — «Ладно, отложим до другого раза», — сказал председатель. «А историю с парадным облачением его преосвященства патриарха тоже отложим?» — спросил другой оратор. «Какая это история?» — спросил председатель. «Очень простая: надо было заказать новое облачение патриарху, и на этом деле кое-кто заработал шесть миллионов». — «Не надо говорить о патриархе», — сказал председатель. «Патриарха не надо вмешивать в политические дрязги», — сказал другой депутат. «А зарабатывать на патриаршем облачении можно?» — спросил оратор. «Это не касается парламента», — сказал председатель. «А то, что в армии людей избивают до смерти, касается парламента?» — спросил новый оратор. «В армии никого не избивают», — сказал председатель. «В армии избивают до полусмерти», — сказал оратор. «Не избивают, а поучают», — сказал другой. «Нет, убивают — в гарнизоне Калафат капитан избил одного солдата так, что его пришлось демобилизовать, а другой солдат лежит в госпитале». — «Так ему и надо». — «Позор!» — «Нет, не позор». — «Я прошу слова», — сказал человек, сидевший на министерской скамье. «Господин премьер-министр просит слова», — сказал председатель. «Просим!» — закричали в зале, и на трибуну взошел премьер, человек с длинным сухим лицом, на котором выделялся большой нос с торчащими под ним маленькими черными усиками. Он был высок, господин премьер, настолько высок и худ, что мне показалось, будто на трибуне стоит, вытянув шею, цапля, одетая в элегантный черный сюртук, и это впечатление еще усугублялось тем, что он носил чудовищно высокий стоячий воротничок. Все в господине премьере было такое холодное, чистое, застывшее, что даже страх охватывал: в журавлиной шее, в глазах, в звуке голоса чувствовался не человек, а манекен — холодный, двигающийся и разговаривающий точно, четко.

— Господин депутат оскорбил нашу доблестную армию, — сказал премьер. — Я этого не потерплю. Прошу привлечь его к ответственности.

— Обязательно привлечем, — сказал председатель, и премьер сошел с трибуны.

— А когда мы привлечем к ответственности жуликов и взяточников? — спросил с места один депутат.

— Кого вы имеете в виду? — осведомился председатель.

— Многих. В том числе и вашего племянника.

— Это оскорбление, — сказал председатель. — Я этого не потерплю. У меня и племянников-то нет.

— Извините, я ошибся, не племянник, а свояк.

«Какой свояк? Чей свояк? — спросили в зале. — Долой свояков и племянников!» — «Вы имеете в виду Поповича?» — «Мы имеем в виду всех свояков! Попович! Опять Попович! Долой свояков и племянников!» — «Тише, господа, здесь не базар!» — «Здесь хуже, чем на базаре. Вы торгуете страной — распродаете ее оптом и в розницу!» — «Это оскорбление». — «Это правда». — «Ты бы лучше помолчал, не то придется заткнуть тебе рот сахаром, который ты украл, когда был префектом во Влашке!» — «Не крал я сахара! А вот вы уже успели обокрасть всю страну!» — «Спички! Телефоны! Крейгер! Аушнит! Шкода!» — «Кто сказал Аушнит?» — спросил один депутат, черноволосый, элегантный, в цветном галстуке, приколотом бриллиантовой булавкой. «Я сказал Аушнит», — ответил ему другой депутат, высокий, тощий, похожий на ворону. «Ты — слуга Аушнита». — «Я слуга Аушнита, — сказал черноволосый и вскочил, потрясая сжатыми кулаками. — А кто меня с ним познакомил? Ваш министр финансов, вот он сидит на министерской скамье — он лучший друг Аушнита, он меня и познакомил. Пусть он скажет, если это не так! Он молчит! Вы молчите, господин министр!» — «Я не молчу, — сказал министр. — Я не желаю разговаривать с лжецами». — «Я не лжец». — «Ты мошенник!» — «Я не мошенник». — «Все вы мошенники!» — «А вы шантажисты. И воры». — «Я ничего не крал». — «А сахар?» — «Я не крал сахара!» — «Нет, все-таки крал. Вы все воры!» — «А вы взяточники». — «Мы демократы! Кооперативные демократы!» — «А вы антисемиты». — «Это вы антисемиты! Еврейские антисемиты!» — «А вы фашистские социалисты!»

Вдруг раздался сильный треск: один депутат швырнул в другого урной для голосования, но не попал, и урна грохнулась об пол. Две перепуганные стенографистки метнулись вниз по лесенкам, подальше от места боя.

— Браво, Робу! Долой франкмасонов! — крикнул с галерки для публики один из молодых людей со знаком свастики в петлице.

— К порядку! Где дежурные? Вывести Робу! Позор! — кричали в зале.