Первый арест. Возвращение в Бухарест

— К черту стариков! — сказал проходивший мимо уже немолодой человек, лысый, с желтым лицом и острыми глазами, под которыми кожа висела мешками. — Salve, Бузня! Noroc, Захария! Что этот тип разглагольствует здесь о стариках? Старикам уже недолго придется танцевать на наших трупах.

— Еще один сумасшедший! — сказал ушастый.

— Ребята, вы знаете новость? — спросил человек с мешками под глазами. Он задержался у нашего стола, но кто-то махал ему рукой с противоположного конца зала, и он сделал знак, что сейчас придет.

— Иорга? — оживился ушастый. — Комбинация стариков?

— Как раз наоборот: молодые. Король понял наконец, что нужно отдать власть молодым.

— Вакс, — сказал Бузня. — И это вакс.

— Хотите, я открою вам секрет?

— Не надо, — сказал Бузня. — Пусть остается в секрете. Надоели вы мне со своим правительством. Иорга, Аржетояну, Братиану — все вакс!

Человек с мешками под глазами хотел что-то возразить, но некто грузный, коротконогий, протискивающийся между столиками, подхватил его под руку и увлек за собой.

С улицы вошел человек в просторном пиджаке, с черным артистическим бантом вместо галстука, круглолицый и на вид добродушный.

— Кого я вижу! — обрадовался Бузня. — Поэт Аурел Мадан. Иди к нам. Привет служителю муз.

— Привет, — сказал Аурел Мадан. — Ты ведь тоже поэт, Бузня.

— Бузня — сумасшедший, — сказал ушастый. — Как поживаешь, Аурел? Слыхал новость про Иоргу?

— Вакс, — сказал Бузня. — Довольно об этом. Есть какие-нибудь новые стихи, Мадан? Или только новые кандидаты в премьер-министры?

— Я написал новые стихи, — сказал Мадан. Он извлек из кармана газету большого формата с пестрыми красно-синими заголовками, с большими рисунками тушью во всю страницу. — Вот мои новые стихи в последнем номере «Время». Колыбельная… Посвящается моей девочке.

— У тебя есть девочка?

— Год и три месяца… Крохотная девчушка с веселыми глазенками. Ее зовут Флоричел[72].

— Extraordinar! — воскликнул Бузня и торжественно протянул руку Мадану. — Я поздравляю тебя, Аурел Мадан, это первый стоящий факт, о котором я узнал сегодня в этой помойке. Чудесный факт: маленькая девочка с веселыми глазенками. Прочти нам свои стихи, Аурел.

— Если никто не возражает… — Мадан застенчиво оглядывал сидевших за столом. Никто не возражал. Он вынул из кармана очки с толстыми стеклами и приготовился к чтению.

Вокруг нас по-прежнему шумело кафе. Лица, борозды, лысые черепа колыхались в синем папиросном дыму. Кто-то за соседним столиком отчаянно ругал Маниу: «Он рамоли, ваш Маниу! Иезуит! Старый холостяк, так его и так!» Кто-то восторгался Гитлером: «Гитлер силен, măi! Немцы всегда были сильны, măi. Это вам не вырождающиеся французики, măi!» Какая-то дама визжала: «Мадам Бузеску вульгарна! Мадам Ласкар вульгарна! Неужели вы не замечаете?» А в это время круглолицый, слегка покрасневший от волнения Мадан читал низким, выразительным голосом стихи про ночную степь и спящих бабочек, про сны, которыми объята природа в тихую лунную ночь. Когда он кончил, все зааплодировали.

— Очень хорошо!

— Замечательно!

— Отличные рифмы! Великолепный язык!

— Я собираюсь написать целый цикл, — сказал Мадан, протирая очки. — Для моей девочки. Все стихи будут посвящены ей…

— Чудесно, — сказал Бузня. — Просто замечательно. Продолжай писать для своей девочки. Слава богу, что хоть поэты занимаются своим делом.

— Я рад, что вам нравится, — сказал Мадан. — Теперь я прочту вам балладу…

— Ты написал балладу?

— Да, я написал балладу. — Он оглянулся, не слышат ли его за соседними столиками. — Я написал балладу Никадоров…

— Каких Никадоров? — спросил Бузня.

— Ты не знаешь? Константинеску, Караника, Белимаче…[73]

— Убийцы Дуки? — спросил Бузня.

— Почему убийцы? Они наказали Дуку за то, что он был франкмасоном и врагом нашего движения.

— Какого движения? Разве ты железногвардеец, Мадан?

— Я личный друг Кодряну, — сказал Мадан. Он спрятал журнал со стихами в один из карманов своего широченного пиджака и вынул из другого кармана листок, отпечатанный на ротаторе. — Вот моя баллада. Хотите послушать?

— Погоди, Мадан, — сказал Бузня. — Можно задать тебе один вопрос?

— Пожалуйста… Какой вопрос?

— Поэт Аурел Мадан, — сказал Бузня, и в его голосе прозвучала торжественная нотка, — ты написал колыбельную для своей девочки. Как же ты можешь писать стихи про убийц?

Мадан рассмеялся:

— Наивный ты человек, Бузня. Какое имеет отношение одно к другому? Сразу видно, что ты не разбираешься в политике… Прочитать тебе балладу? Нет? Тогда возьми ее с собой. У меня еще есть. Она напечатана на шапирографе, и мы распространяем ее по городу.

Он достал из кармана еще несколько листов. Когда он протянул один из них Захарии, тот отвернулся. Круглое лицо Мадана залилось краской.

— Ты знаешь, как я тебя люблю, Захария, — сказал он, сдерживаясь. — Но я должен тебя предупредить — ты будешь расстрелян…

— Что? — удивленно спросил Бузня.

— К сожалению, это так, — сказал Мадан. — Захария будет расстрелян.

— Кто его расстреляет?