Первая просека

В углу конюшни неровно мигала коптилка, бросая красноватый отсвет на подгнившие бревна, а перед нею чернели силуэты парней, занятых каким-то делом. Подойдя вплотную, Захар увидел картежников. Они резались в очко и так вошли в азарт, что не заметили пришедших. Каково же было удивление Захара, когда среди игроков он разглядел Пригницына и Рогульника. Теперь, после всего пережитого, Захар был рад встретиться даже с ними.

— Вроде как Жернаков? — вглядываясь в темноту, спросил Пригницын.

— Вроде бы он, — усмехнулся Захар.

— Га, здоров, друг! — Пригницын протянул руку; Рогульник лишь угрюмо посмотрел в сторону Захара и даже не ответил на приветствие. — Ну как, турнули тебя с конного двора? — с нагловатой усмешкой спросил Пригницын.

— Откуда ты это взял?

— Га! Не притворяйся дурачком — с неделю как висит приказ на стене.

— А что там написано?

— Сам знаешь что — халатность в работе. Ретиво взял с места, друг, да не туда поскакал…

— А больше ничего не написано? — Сердце Захара замерло от радостной догадки.

— Про Варяга еще написано.

— Что про Варяга?

— А то, что недоглядел его, а он сожрал ядовитую траву.

— Про суд ничего не написано?

— Харитон Иванович пожалел твои молодые годы.

Некоторое время Захар сидел в счастливом оцепенении. Значит, никакого суда! Но тут же встал тревожный вопрос: почему Ставорский поступил так? В самом деле решил спасти или акт был фиктивный?

Рыбаки разожгли костер посреди конюшни, варили уху. Захар спросил курчавого:

— Ну что, нет этих парней, что из бегов вернулись?

— Нет. Говорят, забрали в больницу.

Уха закипала.

— Садись с нами, — пригласил курчавый. — Наверное, проголодался?

Ели кто из мисок, кто из кружек, а кто черпал прямо из ведра.

— Слушайте, братцы, я никак не пойму: почему и вы оказались в этом «гулькоме», почему не работаете? — спросил Захар, чувствуя, что перед ним неплохие ребята.

— Пускай медведь работает! — ответил синеглазый. — Видишь, в чем ходим? — Он поднял ногу и показал разбитую туфлю. — У меня ревматизм от болотной воды.

— Мы землекопами работали, — объяснил курчавый. — Надоело каждый день топтаться по колено в воде, вот и бросили. А другой работы не дают, говорят: «Возвращайтесь на канавы». Мы отказались. Тогда бригада выгнала нас с чердака. И продуктовых карточек на июль не дали.

— Ну, а как же дальше думаете жить?

— Да никак. Вот обмозговываем, как сорваться до хаты.

После ужина Захар вышел на улицу. Теплые сумерки окутывали село, Амур, тайгу. Где-то лаяла собака. Спать Захару не хотелось. Он весь был в лихорадочном возбуждении. Что делать? Может, пойти к новочеркасским комсомольцам? Они ведь вот, рядом — в бормотовском леднике. Но что он им скажет, как объяснит свое дезертирство? А может быть, они не знают ничего?.. Какая разница, знают или не знают? Он все равно расскажет им обо всем. Нет, лучше отложить до завтра. Сейчас он не в состоянии, слишком тяжело на душе.

Захар пошел на берег Амура. Его охватывало ожесточение против самого себя. К черту, довольно малодушничать! Завтра он пойдет в комитет комсомола, прямо к секретарю, и расскажет обо всем, ничего не утаивая, расскажет о рыбаках, о трагическом побеге одиннадцати. Пусть все видят, к чему приводит малодушие, дезертирство с поля боя, бегство из строя — от товарищей, от коллектива. И если комитет не соберет прогульщиков, он напишет обо всем в газету. Стыдно? Ничего. Он вынесет, выдержит. Зато разом избавится от позора.

Его размышления прервали шаги. В сумерках обозначился женский силуэт. Не Любаша ли? От этой мысли у Захара захолонуло в груди. Бежать? Поздно, она уже вот, рядом. Конечно же, Любаша. Вся кровь прихлынула к лицу Захара.

— Ой, кто это тут? — В голосе Любаши неподдельный испуг. Она остановилась, потом осторожно стала приближаться. — Захар?.. — Голос ее замер на вздохе.

— Я, Любаша… — глуховато ответил Захар.

Он шагнул ей навстречу, порывисто обнял ее, прижался лицом.

Она уронила ведра, обвила руками его шею.

— Прости, Любаша. — Захар задыхался. — Я все объясню тебе…

— Захар, милый…

— Давай сядем. Расскажу тебе все.

Они сели рядом, прижавшись друг к другу.

— Откуда ты взялся, Захар? Где ты был все это время? Если бы ты знал, как я мучилась! У тебя такая бородища отросла… — Она робко и нежно провела ладонью по его колючей щеке.

— Я убегал, Любаша, — глухо сказал Захар.

— Так я и думала… Сердце чуяло… И жаль мне было тебя не знаю как!.. Ой, какой же ты молодец, что вернулся! — Любаша обвила руками его шею. — Насовсем, Захар?

— Теперь насовсем. — В голосе Захара прозвучала горькая усмешка. — И другим закажу, чтобы не бегали. А ведро и весла вернули тебе? Ругался отец?

— Захар, милый, да выбрось ты это из головы. Папаша даже не знает, что весла пропали. Да они и не нужны были, нашу лодку кто-то украл.

— Лодку украл? — с тревогой спросил Захар. — У нее цепь кончается проволокой и замок на конце? Да?

Любаша весело расхохоталась.

— На ней убегал?

— Я же совсем обокрал вас!

— Не думай об этом. Где ты живешь: у своих земляков?

— Нет, в бормотовской конюшне.

— С этими хулиганами?

— Только до завтра. А там будет видно.

— Захар, пойдем к нам ночевать, а?