Первая любовь

Поселил ее сюда. Для нее квартира куплена. Когда я еще о ней как о человеке думал. Мне главное было – удержать ее до родов, а там – пусть катится на все четыре стороны. Пусть подыхает. Сделаю красивую могилку, умирающего лебедя из мрамора посажу. Успокоюсь. Главное, чтоб сейчас никакой отравы. Ты думаешь, она тихая-покорная, глаза таращит в неземную жизнь и ничего путного не соображает? Не-е-ет! Она хитрее всех хитрых на свете. Она даже отсюда умудрилась несколько раз сбежать. Без ключей от двух стальных дверей, с восемнадцатого этажа.

Первый раз свалила на подоконник газеты, подушки, подожгла, высунулась в другое окно, орать стала: «Пожар! Горю! Помогите!» Конечно, увидели огонь, крики услышали, вызвали пожарных. Причем мудро все устроила: подоконник мраморный, рамы металлические, пол кафельный – знала, что огню не на что перекинуться, сама не сгорит. Вот голова, а? Пожарные приехали, двери по-быстрому взломать не сумели, из окна ее спускали чуть ли не с помощью вертолета. Это ее, так сказать, и погубило. Времени потеряла много. Я как раз подъехал медсестре двери открыть – капельницу ей каждый день ставит, кровь гнилую прочищает… К подъезду пробиться не могу: пожарные, любопытных толпа. И зверя этого в одеяло укутывают, сочувствуют. Повел я пожарных в квартиру, посмотрели мы на грамотный источник возгорания, все их напрасные хлопоты оплатил, объяснил, кто она такая. Так они мне до последней минуты не верили, ее жалели. Хорошо, медсестра подошла, подтвердила, какая тут узница обитает.

Что я после этого сделал? Окна теперь не откроешь. Стекла пуленепробиваемые. Решетки видел? Потом: ни одного источника огня – ни спичек, ни зажигалок, плита на кухне отключена, нет электроприборов. Теперь если только трением огонь добывать будет, как пещерные люди.

Дубль два. Вообще проще некуда, но надо ж сообразить! Звонит по телефону спасателям: помогите, родители ушли, дверь заперли, я куда-то ключи потеряла, а мне срочно к врачу, угроза выкидыша. На раз-два-три приезжают спасатели, кричат из-за двери: «Паспорт со здешней пропиской показать сможешь?» «Конечно!» Они за работу. Бригада «Умелые руки». Пожарные не смогли, а эти и пяти минут не трудились. Путь открыт. Паспорт с пропиской посмотрели. Теперь, говорят, плати за вызов. У нас такие вызовы – по дверям – платные, мы предупреждали! А денег-то и нету! Она за живот: выкидыш, мол, выкидыш. Но тут стальные орлы попались: плати, и все тут. Пока слово за слово, соседка по этажу из магазина вернулась. Дала им мой телефон, я примчался… Дальше все как с пожарными. Телефонов больше в квартире нет, обратил внимание?

Замки пришлось менять. И вот когда меняли, она то ли слепки с новых ключей сделала, то ли что. Рабочему не до того, и я не углядел. Психолог мне объясняет: «Ей нужно общение, участие человеческое. Она не столько к наркотикам сейчас сбегает, сколько из-за тюрьмы». Но из тюрьмы я ее выпустить не могу, потому что любое человеческое участие к ней кончится одним – очередной дозой. Все же дал ей со своего сотового кое-кому из друзей позвонить. Пусть приходят, когда я здесь. У нее в школе нормальные вроде были ребята. Училась легко, отличница. В кино в двенадцать лет сняли в главной роли. Три языка знала. Китайскую спецшколу окончила – есть такая в Москве – не знал? Это я все думал: пусть из девочки получится человек мира. Пусть понимает и Запад, и Восток. Теперь много она понимает! По-русски двух слов связать не может! Так вот стали к ней друзья иногда забегать. Я их, конечно, шмонал. Кому это понравится! У меня другого выхода нет, а им-то что за дело. У них униженное самолюбие. Сошли визиты на нет. Я и не догадывался, что ключики запасные у кого-то уже заимелись. Только сегодня утром, когда тебя обнаружил, сообразил. Двери опять поменял целиком. Ее в запертой комнате держал во избежание новых изобретений. Матери говорю, что доченька поправляется, беременность протекает отлично. Та верит, оживает.

…Зачирикал мобильник.

– Медсестра подъехала. Сейчас процедуры начнутся, а мы с тобой договорим, – пояснил Никин отец, направляясь к дверям.

Игорь кивнул девушке, казавшейся абсолютно безучастной за все время отцовского монолога. Однако до прихода отца они почти нормально общались, в меру ее возможностей.

– Ты как? – спросил из интереса, чтобы проверить, не спит ли она с открытыми глазами.

– Уколы сейчас, – выговорила она. Как пожаловалась.

Надо же! Уколов боится! Столько сама кололась, а тут трусит! Не убитая до конца, значит. Отец ее от затравленности семейными делами уже ничего не видит. А зря. Надо ему сказать. Может, обрадуется. Хороший мужик. Несчастный. Везет же людям с отцами… Ему бы такого…

– Такие дела, брат. Ну, пошли пожуем что-нибудь. Мы вам не нужны?

– Справимся, Никита Андреевич. – Медсестра привычно готовила капельницу.

– Может быть, я пойду уже? – попросился Игорь.

– Нет. Главное впереди.