Советники президента оказались правы, и предложенная Хиллари интерпретация роли первой леди не совпадала с ожиданиями большинства американцев. Опрос института Гэллапа показал, что после инаугурации в 1993 году Хиллари положительно воспринималась 67 процентами американцев. К июлю 1994 года только 48 процентов респондентов оценили ее благосклонно, при большом количестве утверждений, что она преступила грань, устроив свой офис в Западном крыле. Она пригласила группу женщин-репортеров на обед в Белый дом и поинтересовалась у них, как ей смягчить свой образ. «Я удивлена тем, как люди, кажется, меня воспринимают, — сказала она, обращаясь к группе, в которую вошли Мариан Беррос из газеты New York Times и Синди Адамс из газеты New York Post. — Иногда я читаю статьи и слышу о себе такое, что говорю себе «тьфу ты». Мне бы тоже она не понравилась. Это так не похоже на то, что я думаю о себе, и на то, что обо мне думают мои друзья». Когда Беррос написала статью «Хиллари Клинтон просит помощи в поиске более мягкого образа», которая появилась на первой странице New York Times, Хиллари пришла в ярость и потребовала извинения, утверждая, что обед не должен был записываться. «Я была ошеломлена, — сказала Беррос. — В этой статье не было ничего нелестного. Напротив. Я записала все это на диктофон, в том числе тот момент, когда она дала нам разрешение цитировать ее». Потребность Хиллари в контроле затмила статью и стала пищей для вечерних новостей.
Хилари хотела играть важную роль в принятии политических решений, но когда ее план медицинского обслуживания не получил одобрения в Конгрессе, а демократы потерпели сокрушительное поражение на промежуточных выборах 1994 года, она решила покидать Вашингтон как можно чаще. У нее был «предел в две сотни миль», по словам ветерана-корреспондента австралийской службы новостей ABC News Энн Комптон, которая писала о Клинтонах. В Вашингтоне Хиллари оставалась неприступной твердыней, но чем больше она удалялась от столицы, тем становилась более открытой. Хиллари любила зарубежные поездки, особенно совместные путешествия с Челси. У прессы было много времени для личного общения с ней во время таких поездок, когда они сидели и действительно разговаривали, почти всегда без записи. «Как только мы возвращались домой, опять воздвигались политические стены отчуждения», — вспоминала Комптон. Эти проблески доступной Хиллари были столь востребованы впоследствии, что репортеры настойчиво требовали, чтобы их взяли в зарубежные вояжи. Вокруг ее первой поездки за границу, по словам ее тогдашнего пресс-секретаря Нила Латтимора, возник такой ажиотаж, что он вынужден был поместить журналистов в багажное отделение и попросить их выгрузить из самолета часть вещей, потому что лайнер был перегружен. (Избыточный багаж был помещен в отдельный запасной самолет.)
Еще будучи первой леди, Хиллари решила баллотироваться в Сенат. В это время ситуация вокруг Белого дома улучшилась, так как нападки на Билла по делу Моники Левински утихли. «Она ударила бы его сковородкой, окажись она под рукой, — говорит Сьюзен Томазес, подруга Хиллари, — но не думаю, что она когда-либо помышляла уйти от него или развестись с ним». Члены внутреннего круга Хиллари утверждают, что идея баллотироваться в Сенат исходила от конгрессмена от штата Нью-Йорк Чарльза Рейнджела, но, очевидно, независимо от того, кто высказал эту мысль первым, ее не пришлось долго уговаривать. Президент Клинтон исподволь подталкивал ее баллотироваться: он знал, что, по меньшей мере, многим обязан. В интервью журналу Talk в 1999 году Рейнджел сказал: «Он (Клинтон. —
= «Она ударила бы его сковородкой, окажись она под рукой, — говорит Сьюзен Томазес, подруга Хиллари, — но не думаю, что она когда-либо помышляла уйти от него или развестись с ним».