Первая командировка

— А только всего вы не сожрете! — вдруг сказал Леиньш со злостью. — Не-не, не сожрете! И вам надо знать, что жрать, а чего не трогать. Францию сожрали — хорошо. Россию жрете — спасибо. А вот нас не трожьте. А то что получается? Брат у меня вчера был, рассказывает: третьего дня явились на хутор ваши, забрали лошадь и корову, дали бумажку, вроде как расписку, а ею и подтереться нельзя — такая маленькая. — Он, навалясь грудью на стол, уперся в Самарина злыми глазками и добавил: — Ошибка это — нас трогать. Русские у вас перед носом, а мы сразу за вашей спиной. Соображаете? — Глаза у него потухли, он устало откинулся на спинку стула.

Самарина осенило. Он встал и сказал, отчеканивая каждое слово:

— Не могли бы вы объяснить, как понимать, что вы сразу за нашей спиной?

— А что тут объяснять? — ответил Леиньш и стал запахивать свой расхлыставшийся на стороны халат.

— Нет, господин Леиньш, вы высказали прямую нам угрозу, и я вас прекрасно понял. Мы для вас, оказывается, хороши, пока вы безнаказанно можете присваивать чужое имущество, по праву принадлежащее Германии. А когда наша победоносная армия обратилась к вам за минимальной помощью, вы нам угрожаете ударом в спину.

Загорелое лицо Леиньша стало серым. Он пытался встать и снова плюхнулся на стул, потом стал с него соскальзывать, точно собирался пасть на колени, но, ухватившись за стол, с трудом удержался и поднялся на ноги.

— Я так не думал… Я так не думал… — бормотал он.

— Мой вам совет — не пытаться обменивать на корову хорошее отношение к вам немецких властей. Это кончится для вас плохо. А сейчас убирайтесь!

— Господин Раух, умоляю вас… я докажу…

— Идите проспитесь, я буду считать, что вы были пьяны и не ведали, что болтал ваш язык.

Леиньш бросился к Самарину и стал хватать его руку, норовя ее поцеловать.

Самарин оттолкнул его:

— Убирайтесь!

Леиньш медленно повернулся и, волоча ноги, вышел из комнаты.

У Самарина кружилась голова. Он выключил свет, сдернул с окна штору и, распахнув его, глубокими глотками пил свежий воздух. Его начала трясти противная мелкая дрожь. На ощупь он прошел к кровати и упал на нее ничком. Подвернувшейся под грудь рукой он ощущал частые толчки сердца, не хватало воздуха.

И вдруг перед ним из темени возникло задумчивое лицо Ивана Николаевича, и он услышал его спокойный голос…

Рассказ Ивана Николаевича Урванцева

— Я скажу тебе теперь, что в работе разведчика самое трудное. Риск, опасность — все это само собой, сейчас — о другом…

Вот, скажем, возьмем мою ситуацию в Париже. Кто я такой? Поручик царской армии, один из громадного пестрого стада поручиков, полковников, генералов, великих князей и прочих их сиятельств, выброшенных из России революцией, большевиками. Но я среди немногих везучих. Имею в Париже собственную лавочку, которая спасает меня от нищей судьбы, от поиска хлеба насущного, и это предоставляет мне время для выполнения моих обязанностей разведчика. Но, чтобы успешно вести эту работу, я обязан быть в глазах окружения идейным белогвардейцем, беспредельно преданным своему знамени. А что это значит? Надо вести себя, как весь этот сброд, и будто их мысли — мои мысли. А это нелегко, можешь мне поверить, — быть точно таким же, как все они, и одновременно быть разведчиком, членом нашей славной Коммунистической партии, которая доверила тебе важнейшее государственное дело. Сверх всего, мне надо быть мужем горячо любимой жены и отцом маленького сына, которые остались дома, в России, и о которых я все время думаю, испытывая при этом расслабляющую душу нежность:

Значит, что же получается? Что я все время живу двумя жизнями одновременно. А имею для этого одно сердце, одни нервы, одну душу. И вот это — самое тяжелое, и оно длится день за днем, месяцы, годы. Поверь мне — это самое тяжелое, а не какой-то там минутный риск.

Но двойное расходование всех жизненных сил — это только физиология, твое физическое состояние. Но должен быть в тебе какой-то центр — он, наверное, в мозгу, — который ведает соединением этих двух жизней и делает это так тонко, что два электрических полюса при соединении не дают видимой другим искры. А этот центр тоже не из железа. Однажды у меня этот центр вдруг забуксовал. Страшно вспомнить…