— Мы сходим вместе, обязательно сходим, только позже. Здесь надо смотреть море, когда закат. — Фольксштайн даже встал, точно собрался преградить дорогу Самарину.
— Но, право же, это глупо — уехать за город, чтобы сидеть в этой конуре.
— Мы пойдем смотреть закат. Это так красиво, так красиво, — твердил свое немец.
— Лучше скажите прямо — кого вы ждете? — в упор спросил Самарин, решив, что ситуацию надо прояснить.
— Можете не беспокоиться, не девочек, — не сразу ответил Фольксштайн.
— Кого же?
— Одного моего друга… даже родственника, — ответил немец. — Будет страшно неловко, если он придет, а меня нет.
— Так вы ждите его, а я пройдусь и скоро вернусь.
Самарин ушел. Фольксштайн его больше не удерживал, только еще раз посмотрел на часы и попросил возвратиться поскорее.
Не верилось, что Фольксштайн ждет друга или родственника. Он вел себя так, как будто ждал человека не просто для воскресной встречи на лоне природы, а для важного дела, в котором он — явно зависимая сторона. Для Фольксштайна такое дело — заработать деньги. Что же он все-таки придумал? Очевидно, это было связано с его идеей как-то подстраховаться. Может, от греха подальше, одному вернуться в город? Эту мысль Самарин тут же отверг как продиктованную, в общем, боязнью. И может так случиться, что тот человек, которого ждет Фольксштайн, окажется полезным для главного дела.
«В идеале, — говорил Иван Николаевич, — разведчик должен предвидеть опасность каждого своего шага, но это только в идеале. А главное — в другом. Ты собрался сделать какой-то шаг и знаешь, что он сопряжен с опасностью.
Так что это значит? Не делать этот шаг? Но тогда твоя работа превратится в зигзаги вокруг опасности, а цель, к которой ты шел, окажется в стороне и даже дальше, чем она была перед твоим этим новым шагом».
Самарин думал об этом, когда шел назад, к дому Фольксштайна, так и не повидав моря. Мотив для возвращения создала капризная прибалтийская природа: вдруг с моря надвинулись тучи, и начал накрапывать дождь.
Но это прогнало под крышу не одного Самарина. Когда он приближался к дому, его обогнала шумная компания офицеров, по знакам различия летчиков, — возвращались с моря и шумные соседи Фольксштайна.
— Ну что же, ни девочек, ни друга? Один только дождь! — весело сказал Самарин, входя в густо задымленную комнату.
Фольксштайн лежал на кровати с сигаретой в зубах.
Распахнув окно, Самарин рассмеялся:
— Вы наверняка курите те сигареты, о которых мне рассказывали. Вонь — как от горелых тряпок.
— Как вам понравилось море? — вяло спросил немец. Он, видимо, был расстроен, что нужный ему человек не приехал.
— А я море не увидел — меня повернул назад дождь. И хорошо, что до него не дошел, — я бы не отыскал дорогу обратно. Ведь я не знаю даже, как называется ваша улица. И дачу признал только по вашему «оппелю».
За стеной заново разгорелось пьяное веселье.
— Как вы думаете, дождь надолго? — опросил Фольксштайн.
— Небо обложено сплошь. Может, вернемся и Ригу? В плохую погоду здесь можно умереть с тоски.
Хохот за стеной.
— Впрочем, вашим соседям такая смерть не грозит! — рассмеялся Самарин. Все-таки на душе у него стало легче оттого, что тот неизвестный, которого ждал Фольксштайн, не приехал. — Но чтобы спасти вас, я согласен уехать.
Фольксштайн начал неохотно подниматься с кровати, и в это время в дверь постучали.
Несколькими секундами раньше внезапно оборвался веселый рев за стеной.
— Войдите! — обрадованно крикнул Фольксштайн.
На пороге возникла высокая фигура в черном, блестевшем от дождя плаще и черной фуражке с задранной тульей.
Гестаповец! Вот почему смолкли за стеной летчики!
— Раздевайся, раздевайся, — суетился Фольксштайн возле гостя.
Гестаповец не снял даже фуражки. Он строго оглядел комнату, чуть задержал взгляд на Самарине и сказал:
— Я уж думал, гвалт у тебя.
— Разве на меня это похоже? Ну раздевайся же! Это — Раух, о котором я тебе говорил.
Гестаповец чуть поклонился Самарину и сказал:
— Зачем задыхаться в этом ящике с дымом? Давайте лучше сядем в мою машину и прокатимся. Здесь прекрасная дорога вдоль моря.
— Замечательно! Замечательно! — Фольксштайн сорвал с вешалки свой плащ.
— Это лучшее, что можно придумать, — сказал Самарин, пока отметив про себя только одно — гестаповец и Фольксштайн разговаривают на «ты» и что имя гестаповца ему не названо.
Они уселись в «мерседес» гестаповца. Самарин хотел сесть сзади, но гестаповец пригласил его сесть рядом.
— Правильно, правильно, — сказал Фольксштайн, — Он в здешних местах впервые, пусть любуется.
Гестаповец вывел машину на шоссе, и она, точно обрадовавшись асфальтовой глади, рванулась вперед.
— Ты все-таки не гони, мокрая дорога, — забеспокоился сидевший позади Фольксштайн.
— Трусы в карты не играют, — буркнул гестаповец, чуть повернувшись к Самарину.