Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего

Где-то в конце 2014 – начале 2015 года мне позвонил вице-президент Байден по поводу рака мозга у его сына, и я немного поучаствовал в диагностике. Сын Байдена скончался в мае 2015 года. К октябрю я написал двухстраничный общий план по ускорению иммунотерапии рака при помощи геномного секвенирования и больших данных. Моя задача как врача, хирурга, онколога, иммунолога, бывшего научного сотрудника НАСА и бывшего директора – все это срежиссировать. Мы собираемся запустить очень, очень смелую программу. Я не утверждаю, что мы научимся лечить рак к 2020 году, но, вероятно, мы сумеем активировать Т-лимфоциты, чтобы бороться с ним.

Мишель и Патрик оказали мне одну неожиданную, но очень нужную услугу. Они учредили в Колумбийском университете должность профессора кафедры Чан Сун-Шионга и порекомендовали на это место меня, а эта должность позволила мне выделить время на клинические и фундаментальные исследования.

Во время одного долгого разговора Патрик поделился со мной своей убежденностью, что раковая клетка в ответ на лечение, которое мы проводим, создает изменчивую, эволюционирующую среду. А следовательно, считает он, нужно проводить фундаментальные исследования в динамике клинического лечения, а не в определенный момент. Потому Патрик направил свои ресурсы на разработку вакцины от рака, которая активировала бы собственную иммунную систему больного, и хочет поддерживать фундаментальные исследования особенностей клеток, окружающих опухоль, в реальном времени. Мы с Патриком постоянно общаемся и регулярно обсуждаем вопросы терапии рака.

Что же касается поиска покровителя для моего банка тканей, дело у меня так и не сдвинулось с мертвой точки.

Патрик и Мишель никогда не стремились удовлетворить свои тщеславные интересы. Их цель – сделать так, чтобы их интересы были направлены на службу человечеству из сострадания к нему. На этом пути приходится руководствоваться не зрением, а чутьем. Они метят очень высоко, строят большие планы и неустанно трудятся ради достижения своих целей. Этот путь займет всю жизнь, поскольку, по словам Чарльза Эванса Хьюза, “медицина испытывает нас изо дня в день, как и сама жизнь. Успех, как правило, приходится завоевывать – и его никогда не удается достичь в полной мере. Каждый новый день мы рискуем всем, чего добились. И чем большего мы добились, тем больше рискуем потерять. Конца дороги никто не видит, поскольку все мы находимся в самом начале нового пути”.

* * *

Мне вспоминается, как когда-то в начале болезни Джей-Си была в необычном для нее настроении – мрачном и задумчивом. Она со вздохом призналась, что жалеет, что не ценила свою семью, когда была здорова, а особенно ей горько за пустые, бессмысленные споры по пустякам со свекровью, с которой они вместе жили, поскольку эти споры приводили к затяжным взаимным обидам. Столкнувшись в 34 года со смертельной болезнью, Джей-Си мечтала получить второй шанс, чтобы явить всем ангельскую сторону своей натуры. Когда она попала в плен к болезни, это помогло ей обрести духовную свободу и щедрость. Как-то раз зайдя в клинику на осмотр после годовой ремиссии, она лукаво призналась мне, что в разгар очередной стычки со свекровью вдруг прикусила язык, осознав, насколько “нормально” она, похоже, себя чувствует. Она стала прежней, как до болезни, – капризной, обидчивой, вспыльчивой, пустой.

– А ведь у меня были такие благие намерения! – сокрушалась она. – Я хотела стать жемчужиной, которую все найдут в навозной куче моей болезни. А вместо этого снова докатилась до того, что оскорбляю эту старую перечницу. Предупреждаю, доктор Раза! Как только заметите, что я стала доброй к людям, знайте – у меня рецидив!