Перст судьбы

Хоть и был Велем здоровенным, будто бортевая сосна — так о нем говорила старая киевская воеводша Елинь Святославна, — но под натиском Остряны пошатнулся, потом обхватил ее, оторвал от пола и так шагнул через порог, неся жену в руках, и снова поставил перед печью. Тут и остальные женщины, опомнившись, радостно загомонили, окружили его, то отряхивали снег, то пытались стянуть вотолу и кожух, то обнимали, отпихивая одна другую, и целовали его холодную бороду с тающими снежинками. Велем радостно обнимал сразу двух или трех — жену, мать, сестер, невестку, даже Ложечку, которая попалась под руку. Все кричали, причитали, гомонили, так что ни слова было не разобрать.

— Да дайте ж мне хоть нового князя словенского глянуть! — взывал Велем, но гордая Остряна уже протягивала ему рожоное дитя.

Поскольку по пути домой Велем проезжал и Словенск, и Дубовик, где жила замужем самая старшая дочь Домагостя, Доброчеста, главные домашние новости он уже знал. Однако Гостята, еще не знакомый со своим отцом, обнаружив себя во власти чего-то огромного, холодного и пахнущего чужим, принялся орать.

В сенях уже топали и переговаривались челядинцы, вслед за Велемом приведшие сани, перед домом тянулся со льда реки целый обоз, раздавались крики. Велем водил с собой в теплые края дружину из пятидесяти человек, часть из которых брал из Дубовика и там же оставил, часть была из ладожан. Из бывших жителей Вал-города, оставшихся без крова и пожитков, пятеро мужиков и шесть женщин разного возраста с детьми осели у Домагостя: женщины помогали по хозяйству, где хлопот с несколькими гостиными дворами всегда хватало, а мужчины служили гребцами и воями в дальних торговых поездках, в последнее время случавшихся каждый год.

Наконец и Домагость, растолкав женщин, обнял любимого сына.

— Тебя прямо не узнать! — приговаривал он, оглядывая новую одежду Велема — козарский войлочный кафтан, богато отделанный шелком, кожух, крытый какой-то узорной тканью. — Такой большой-набольший стал!

— В Киеве теперь говорят — боярин! — с важностью пояснил Велем. — Большой муж богатый, стало быть.

— Это по-какому же?

— По-саварски. Правда, Тур говорит, что буем-ярым мужика всегда у них на Полянщине звали, вот и вышло сперва «буяр», потом и «бояр». Но у них там и савары, сколько они помнят, водятся, не разберешь. Ну а парни где? Не пришли еще?

— Сегодня должны. Все ушли, кроме отца. Теперь вот ты у нас еще мужик в доме! — Милорада, прослезившись от радости, снова припала к груди Велема. В отличие от Кевы, родившей трех сыновей, у нее Велем был единственным.

— Да я тоже в лес думаю пойти, только не сразу, а чуть погодя, как дома пообживусь немного и дружина отдохнет. Нам теперь куницы да лисицы знаешь, батя, как нужны! Все расскажу, только дайте в рот положить что-нибудь. С утра не евши.

— Да как же ты ехал-то, под самый Корочун! — Милорада, опомнившись от первого удивления, всплеснула руками. Молчана, Ложечка и Яромила уже несли все, что было приготовлено, и расставляли вокруг Велема, будто праздничные требы вокруг идола могучего божества. — Мы уж думали, теперь до весны, как реки вскроются…

— Да меня ледостав на Вечевом Поле застал, возле Свинческа. Я там и думал пристать, меня Веледар обещал приютить по старой дружбе, а глядь — от Станилы люди приехали, к себе зазвал и целый месяц не пускал. Как лед встал, я от него еле вырвался, да тут не сильно разгонишься. На Волхове в каждом жилье по три дня держали — всем все расскажи, всем все покажи, а то и подари чего-нибудь по-родственному! Думал, разденут по дороге до исподки! У нас же везде теперь родня, с самого Станилы начиная! У Вышени седьмицу жил. Не выпускал, хрен бородатый, обидеться грозил. Чего-то ему от меня надо было, а чего — я не понял.

— Чего надо — ты зять его любезный! — Милорада усмехнулась. — Любимого внука отец!

— До сына не давал добраться поскорее. Так чего — с ней не решили? — Велем кивнул отцу на Велемилу в волчьих шкурах, стоявшую возле него с радостным лицом. — Я уж думал, деву дома не застану, что этой осенью все и сладится.

Поняв, о чем он, девушка помрачнела и отвернулась. Обручение с плесковским князем, которое пару лет назад заставляло ее сиять от гордости и счастья, превратилось в позор. Любой признал бы, что она уже взрослая и всем взяла. То, что жених так долго тянул со свадьбой, теперь выглядело почти оскорблением и ей, и всему роду.

— Жених тебя ждет, — с досадой ответил Домагость. — Без тебя никак.

— А я что? — возмутился Велем. — Я, что ли, их вокруг дуба водить стану и снопы стелить? Ну, Вольга, ты у меня дождешься! Как Корочун пройдет, поеду к нему словом перемолвиться!

— Ты с ним раз уж перемолвился, — мрачно буркнула Велемила, намекая на давнюю встречу этих двоих, когда Вольга увез из дома Дивляну.

Велем тоже помрачнел. В тот раз он силой отнял у Вольги свою сестру, теперь, похоже, силой будет навязывать другую. Что за пряха им так криво напряла?

— Дивляна-то как? — спросила Яромила.

— Ничего вроде. Девчонка у нее растет. Аскольд все мальчонку ждет, но пока нет. А может, мне не сказали, но на глаз не заметно.