Оно было вроде кентавра: сверху до пояса его тело было женским. Но нижняя половина принадлежала не коню, а дракону: по меньшей мере шесть метров в длину, черная, чешуйчатая, с когтистыми лапами и шипастым хвостом. Ее лапы выглядели так, словно они были оплетены виноградными лозами, но потом я понял, что из них растут змеи: сотни и сотни гадюк, которые так и метались во все стороны, ища, кого бы укусить. На голове у женщины тоже вместо волос росли змеи, как у Медузы. А что самое жуткое – это что на поясе, там, где женская половина переходила в драконью, кожа пузырилась и видоизменялась, и из нее то и дело возникали звериные головы: свирепый волк, медведь, лев, – как будто на ней был пояс из вечно сменяющих друг друга существ. У меня возникло такое чувство, будто я вижу перед собой нечто еще не до конца сформировавшееся, чудовище столь древнее, какие жили только на заре времен, до того, как формы вещей определились окончательно.
– Это она! – всхлипнул Тайсон.
– Ложись! – воскликнул Гроувер.
Мы пригнулись и съежились в темноте, но чудовище не обращало на нас внимания. Оно как будто разговаривало с кем-то в камере на втором этаже. Оттуда-то и слышались рыдания. Женщина-драконица сказала что-то на своем странном, рокочущем языке.
– Что она говорит? – пробормотал я. – Что это за язык?
– Наречие древних времен, – Тайсона передернуло. – Когда Мать-Земля говорила с титанами и… другими своими детьми. Еще до богов.
– А ты его понимаешь? – спросил я. – Перевести можешь?
Тайсон зажмурился и заговорил жутким, хриплым голосом той женщины.
– Ты будешь работать на хозяина или будешь страдать.
Аннабет содрогнулась.
– Терпеть не могу, когда он так делает.
Тайсон, как и все циклопы, обладал сверхчеловеческим слухом и жутковатой способностью подражать чужим голосам. Говоря не своим голосом, он как будто погружался в транс.
– Я не стану служить, – сказал Тайсон низким, скорбным голосом.
Он снова переключился на голос чудовища:
– Тогда я буду упиваться твоей болью, Бриарей!
Произнося это имя, Тайсон запнулся. Я еще никогда не слышал, чтобы он выходил из роли, подражая чужому голосу, но сейчас он придушенно сглотнул. И продолжал голосом чудовища:
– Если ты думал, будто первое твое заточение было невыносимым, значит, ты еще не ведал настоящих мук! Подумай об этом до тех пор, пока я не вернусь.
И драконица затопала к лестнице. Змеи шипели вокруг ее ног, развеваясь, точно травяная юбка. Дракайна расправила крылья, которых я прежде не заметил, – огромные крылья летучей мыши, которые она держала сложенными вдоль драконьей спины. Драконица спрыгнула с галереи и полетела через двор. Мы съежились еще сильнее, прячась в тени. Жаркая серная вонь ударила мне в лицо, когда чудовище проносилось над нами. Потом оно исчезло за углом.
– Ж-жуть! – сказал Гроувер. – Никогда еще не чуял такого могучего чудовища.
– Худший кошмар циклопов, – пробормотал Тайсон. – Кампа!
– Кто-кто? – переспросил я.
Тайсон сглотнул.
– Про нее все циклопы знают. Нас ею пугали, когда мы были маленькие. В плохие годы она была нашей тюремщицей.
Аннабет кивнула.
– Да, теперь я вспомнила. Когда в мире правили титаны, они заточили в темницу старших детей Геи и Урана – циклопов и гекатонхейров.
– Гека… чего? – переспросил я.
– Сторуких, – пояснила она. – Их так зовут потому, что… в общем, у них по сто рук. Они были старшими братьями циклопов.
– Очень сильные, – сказал Тайсон. – Потрясные! Высотой до неба. Такие могучие, что могли ломать горы!
– Круто, – произнес я. – Если ты, конечно, не гора.
– Кампа была тюремщицей, – продолжил Тайсон. – Она работала на Кроноса. Держала наших братьев взаперти в Тартаре и постоянно их мучила, пока не явился Зевс. Он убил Кампу и освободил циклопов и Сторуких, чтобы те помогали сражаться с титанами в грядущей войне.
– И вот теперь Кампа вернулась, – сказал я.
– Плохо! – резюмировал Тайсон.
– Но кто же там, в этой камере? – спросил я. – Ты назвал какое-то имя.
– Бриарей! – воспрянул Тайсон. – Это один из Сторуких. Они высотой до неба, и…
– Ну да, ну да, – произнес я. – Могут ломать горы.
Я окинул взглядом ряды камер наверху, удивляясь, как существо высотой до неба могло поместиться в такую крохотную камеру, и отчего оно рыдает.
– Наверное, надо проверить, – проговорила Аннабет, – пока Кампа не вернулась.
По мере того, как мы подходили к камере, рыдания слышались все громче. Когда я впервые увидел сидящее внутри существо, я даже не понял, кто это. Он был ростом с человека, и кожа у него была очень бледная, как молоко. На нем была набедренная повязка, похожая на большой подгузник. Ноги казались чересчур большими для этого тела, с грязными, потрескавшимися ногтями, по восемь пальцев на каждой ступне. Но удивительней всего была верхняя половина его тела. По сравнению с ним Янус выглядел вполне ничего. Из груди росло столько рук, что и сосчитать невозможно: рядами, по всему торсу. Руки выглядели обычно, но их было так много и они так переплетались, что его торс походил на вилку с намотанными на нее спагетти. Несколькими руками он закрывал заплаканное лицо.