Перси Джексон и лабиринт смерти

Когда я подошел к ограде загона, мне пришлось задрать футболку и прикрыть ею нос, чтобы не дышать этим жутким смрадом. При моем приближении один из коней, с трудом преодолевая море навоза, которое доходило ему до колен, подошел ко мне и злобно заржал. Зубы его обнажились, и я увидел, что они похожи на острые медвежьи клыки.

Мысленно я стал разговаривать с ним, я всегда так делаю при встрече с лошадьми.

«Привет! – сказал я ему. – Я тут надумал почистить ваши конюшни. Правда, здорово?»

«Здорово, – пророкотал он в ответ. – Входи, входи. Мы тебя съедим. Вку-у-усный такой полукровка».

«Но я сын самого Посейдона. Это он, мой отец, создал коней».

Как правило, в обществе этих четвероногих напоминание о моем отце всегда обеспечивало мне наилучший прием, но сейчас – не тут-то было.

«Тем лучше! – с энтузиазмом откликнулся конь. – Пусть и Посейдон приходит. Мы съедим вас обоих! Морепродукты совсем не плохое лакомство!»

«Морепродукты!» – ржанием отозвались другие кони, бродя по загону.

Воздух над нами был полон жужжащих мух, а вонь от жары становилась все хуже. Мысль разгрести эту грязищу возникла у меня, когда я вспомнил о том, как легко справился с такой же задачей Геракл. Он изменил русло реки и направил ее течение прямо через конюшни, чтобы вода смыла и унесла с собой всю грязь и навоз. К тому же я прекрасно знал, что мне удается отлично справляться с водой.

Только сейчас дело сильно осложнялось тем, что мне было никак не приблизиться к этим мерзким лошадям. К тому же река оказалась гораздо дальше от конюшни, чем я думал, примерно в полумиле от нее. Так что задача справиться с какашками становилась невыполнимой прямо на глазах. Поблизости валялась заржавевшая до невозможности лопата, я взял ее в руки, копнул и перебросил кучку дерьма через забор. Замечательно получилось! Теперь еще четыре миллиарда раз повторить, и все будет отлично.

Солнце стало клониться к западу. В лучшем случае у меня остается еще несколько часов. Нет, все-таки моя единственная надежда – это река, сказал я себе. По крайней мере, у воды мне лучше думается. И я побежал по склону холма к реке.

Когда я оказался у самой воды, то увидел на берегу какую-то девочку. Она сидела там, словно ждала меня. На ней были джинсы и зеленая футболка, а в ее длинные каштановые волосы красиво вплетались стебельки речной травы. Она строго смотрела прямо на меня, скрестив руки на груди.

– Нет, ты этого не сделаешь, – твердо сказала она.

– Ты наяда, наверное? – догадался я.

– Конечно, а кто же еще? – Наяда закатила глаза, изображая возмущение моей недогадливостью.

– Но ты говоришь по-английски. И сидишь не в воде, а на берегу.

– А ты, конечно, и предположить не мог, что мы, если захотим, можем вести себя подобно людям?

Мне в голову такая мысль не приходила. Я сразу почувствовал себя тупицей, потому что наяд я видел в лагере миллион раз. Они вечно хихикали и махали мне руками со дна озера.

– Послушай, – начал я, – я просто хотел спросить…

– Знаю, знаю. – Она тоже замахала руками точно как те речные нимфы. – Я знаю, кто ты, и знаю, что ты надумал сделать. И сразу отвечаю – нет! Я не разрешаю использовать мою чистую речку для того, чтобы вычистить эту отвратительную конюшню.

– Но…

– О, пощади ее, сын бога морей! Такие, как ты, всегда только об океане и думают. Вы считаете себя такими ва-а-ажными по сравнению с какой-то маленькой речкой? Так позволь сказать тебе, что ту наяду, которую ты видишь перед собой, тебе не покорить. Подумаешь, папаша у него Посейдон! Здесь акватория пресных вод, мистер. Когда-то одному мальчику удалось убедить меня уступить ему – между прочим, он был в сто раз красивей тебя, – но теперь я понимаю, что это была самая горькая ошибка в моей жизни. Ты хоть соображаешь, что эта уйма навоза сотворит с моей экосистемой? Или, по-твоему, я похожа на очистные сооружения? В речке погибнет вся рыба. Водоросли насквозь пропитаются этими противными какашками. Долгие годы я буду болеть. НЕТ УЖ, СПАСИБО!

Ее манера говорить здорово напомнила мне одну мою подружку из смертных, Рейчел Элизабет Дэр. Она точно так же бомбардирует вас словами, когда говорит. Но винить в чем-либо эту наяду я не мог. Я сам бы посчитал психом всякого, кто позволил бы набросать в его дом четыре миллиона фунтов лошадиного дерьма. Но мне-то что делать?

– Мои друзья в опасности, – объяснил я ей.

– Очень жаль, конечно, но это не моя забота. И я не разрешу погубить мою чистую речку!

Наяда смотрела на меня так воинственно, будто готова была начать драку. Кулачки ее сжались, но я отлично видел, что она вся дрожит. И голос у нее тоже дрожал. Тогда я догадался, что, несмотря на задиристые речи, наяда попросту боится меня. Наверное, она испугалась, что я полезу в драку за главенство над этой речкой, и боялась, что окажется побежденной.

От этой мысли мне стало ужасно грустно. Я сразу почувствовал себя тупым громилой, только и умеющим, что махать кулаками.

Я присел на невысокий пень у берега.

– Ладно, считай, что ты победила.

– Правда? – На личике наяды отразилось изумление.

– Не собираюсь я драться с тобой, это же твоя река.