Перс

Светка Красильникова, однокурсница Штейна, была правнучкой нефтепромышленника Нерсеса Неркараряна, русифицировавшегося при вхождении в первую гильдию и ставшего Красильниковым. Дом его стоял за Девичьей башней почти над самым парапетом: модерновая неоготика, химеры над слуховыми бойницами, уменьшенные копии тварей с Notre Dame. «Светкин дом», — приговаривал хищно Штейн, когда в программе «Время» в обзоре погоды очередь доходила до Баку и на экране возникал дуэт Девичьей башни с особняком Неркараряна. Светка клялась, что дом этот был напичкан платиной, снятой с крекинговых колонн, столовым серебром и изумрудами. Он подобрал ключи от чердака, пробрался с монтировкой и куском мелкой рабицы, которую расплел с ограждения строительного участка, и полдня простукивал под рамами слуховых оконцев и отрывал доски, просеивал песок, добытый из насыпных перекрытий. И он нашел. Под подоконной доской, в нише, — то, что, казалось ему потом, всегда искал: маузер, не поверить — тяжеленный маузер, весь, целиком, со всеми рифлеными своими плоскостями, с царапинами и зазубринами, завернутый в промасленную ветошь, сохранившийся превосходно, словно вынутый из машины времени, а с ним кошелечек с брошью и серебряные монеты…

Исследование чердака дома с химерами отравило Штейна надеждой. Он приступил к планомерному посещению санаториев, располагавшихся в бывших виллах нефтяных магнатов. К делу были подключены два врача, придумывавшие ему профильные заболевания, и два председателя профкома; второго привлекла мать. Отныне заработок Штейна круглый год поглощался апшеронскими здравницами. Первыми в очереди стояли виллы, разбросанные по курортным бакинским селам Мардакяны, Шувеляны, Бузовны. Здесь недавние рабочие, мастеровые, аробщики, духанщики, мелкие лавочники, припавшие удачно к колодцам с черным золотом, выстроили себе личный немедленный рай — помрачившие бы шаха дворцы с парками, клумбами и каскадами фонтанов, с монплезирами, верхними и нижними, малыми и большими бассейнами, подвесными верандами и галереями, которые летели над строем мраморных колоннад и кипарисов, над облаками розариев. Высоченные заборы и величественные ворота скрывали тайну этих особняков. Виллу Сафаралиева украшало множество красочных птиц — в клетках и с подрезанными крыльями они плавали в бассейнах и гуляли по саду хрустальных своих копий и копий иных животных: павлины — перышко к перышку, страусы, броненосцы, споткнуться о них, кенгуру, в сумке которого мастер сумел выдуть кенгуренка; дно бассейнов устилали венецианские зеркала, по углам лицом к небу, обхватив стеклянные колени, сидели русалки. Дебри дендрариев, вполне возрожденные советскими ботаниками, скрывали Штейна во время обхода территории: важно было не только изнутри понять, где менялся подоконник, а где нет, но и подсмотреть — нет ли где-либо укромного заброшенного флигелька, не заколочена ли на нижних пролетах пожарная лестница — лучший способ освоения чердака…

Непременно на виллах в отсутствие водопровода выкапывались необыкновенно глубокие колодцы, глубже сорока метров, бассейны тоже были неимоверной глубины и размеров, строились амбары для хранения воды, которую насосы разбирали по капиллярам для орошенья огромного сада. Одни только подсобные помещения на вилле Асадуллаева тянулись на полкилометра.

Но ничего больше Штейн никогда нигде не нашел. А маузер ночью зашвырнул с пирса яхт-клуба в море. Так он нам рассказывал. Время от времени я там нырял, наугад, потихоньку шаря по дну, без усердья.

5