Перпендикулярный мир

Закончится назначенное Чурилом внутреннее расследование, выяснят они, к примеру, что он, агнец, сплошная невинность, к взрыву шахты не имеет ни какого отношения, выпустят его на свободу, на все четыре, — и все.

На службе столь странного поведения своего «по особо важному» не поймут, и уже, конечно, не поняли, — обязательно такой незаурядный человек чего-то слишком много знает, по должности своей. И если начал темнить, — не к добру… Мочканут как-нибудь незаметно, при переходе дороги, или чтобы поскользнулся и попал под поезд. Или в результате сердечного приступа. Они там мастаки на такие дела.

Для назидания, чтобы другим не повадно было, столь явно заниматься недостойными играми. Поплачут над полированным гробом, присвоят на прощанье очередное воинское звание, — и забудут навсегда…

О Матвее Ивановиче и говорить не приходится, — столько тому насолил… Эти будут мочить из всех стволов, чтобы было побольше дырок, — и с обязательным контрольным выстрелом в голову. По науке.

Всюду клин. Куда не плюнь…

Называется, дожил.

Ему опять надели какой-то мешок на голову, чтобы ничего не видел, — и довольно долго доставляли к нужному месту. Сначала пешком, потом с полчаса на машине.

Кому-то он еще нужен живым, даже удивительно. Раз столько формальностей.

Кому, — Гвидонов, конечно, знал. Вопрос заключался в уровне интереса. И в сути решения, которое по его делу принято… Может, сын решил поблагодарить его за чудесное спасение, — все-таки благодаря Гвидонову, поднялись тогда в нужный момент на поверхность… Может, решили сделать подарок Федеральной Службе, — и устроят сегодня экстрадицию. Вернут к отеческим пенатам — блудного сына.

Или комплимент Матвею Ивановичу, — тот вообще будет счастлив безумно. В своем неутешном горе по поводу безвременно ушедшей из жизни племянницы.

Кстати, — хорошей девушки, и очень несчастной. Без малейших перспектив на это самое счастье. Имея столь необыкновенный талант, — которым наградил ее бог. В нашем хищном мире.

И Гвидонов вспомнил свои скромные запросы по этому поводу. Наткнулся на золотую жилу. Грех стало не попользоваться… Почти сорок семь лет, — а от жадности поехала голова…

Но — прибыли. Сняли у него с головы мешок. Перед глазами возник богатый холл дома, — неужели он опять в резиденции у «Самого»?

Тогда не экстрадиция, — что-то другое.

Вокруг стояло несколько человек, ждали, когда он привыкнет к свету и осмотрится. Один из них был худощав, совсем не славянской, как теперь говорят, внешности, — от уголка рта к щеке у него поднимался застарелый шрам. Довольно заметный.

Вот он, его секретарь… По кличке Сарк, производной от фамилии Саркисьянц. Не один раз приходилось видеть это лицо на разных любительских фотографиях. И не делает пластической операции, чтобы облагородить личность, — значит, как в присказке: шрам на роже, шрам на роже, — мужику всего дороже.

Но осматриваться Гвидонову особенно долго не дали.

— Вас ждут, — сказал секретарь негромко. — Понимаете, куда попали?.. Шуток не будет?

Гвидонов взглянул на секретаря и усмехнулся. Это он сам — шутник.

2.

Кабинет Чурила, в котором, естественно, бывать не приходилось, но фотографии которого, в разное время и по разным поводам пришлось рассматривать, произвел впечатление.

Прежде всего, обилием книг. Две стены, — сплошные книги…

Вообще-то, сейчас опять возвращается мода, на создание вокруг себя интеллектуального имиджа. Это лет пять еще назад, — были золото и брюлики, когда гостям показывали золотые унитазы, с ручками для слива воды, выполненными лучшими отечественными ювелирами. Когда потрясали инкрустированной мебелью, подогревом полов, и персидскими коврами вместо собачьих подстилок. И жратвой, где, чем мельче были языки перепелов, приготовленные на соусе из вытяжки натурального женьшеня, — тем было лучше.

Теперь времена переменились.

На стенах — Рубенс, Шагал, Пикассо… На столах, рядом с письменными приборами, — пасхальные яйца Фаберже, а на полках, — сочинения древних философов, в толстых кожаных, поблекших от времени, переплетах.

Но в этом кабинете, — Гвидонов это хорошо знал, — книги читают.

Вообще, в конторе удивлялись, как это человек, еще недавно не знавший ни одного языка, кроме фени, не успевший в свое время закончить даже среднюю школу, поскольку тогда впервые и загремел на зону, — как этот человек, с какой, вдруг, стати, полюбил чтение, и просиживает часами не за крутой эротикой или экшен, что было бы более-менее понятно, — а за Платоном, Спинозой, Ницше и Фрейдом…

Так что книг вокруг Гвидонова оказалось много.

Про Чурила Гвидонов тоже много знал, — и не только про его книжные страсти. Помнил много забавных фактов из его неординарной биографии, но еще больше знал слухов о нем, которые то и дело волнами прокатывались по кабинетам их Управления.

Вот встречаться — не приходилось. О чем нисколько не жалел… Если суммировать общее впечатление, которое сложилось о нем, в рядах профессионалов спецслужб, то его можно было выразить одной фразой: это человек, с одной стороны, непредсказуемый, а, с другой стороны, это — человек слова.