Перпендикулярный мир

— Для неожиданности, — сказал Птица, — это такой план… К утру будем на месте. Там перекантуем день, и так же вечерком — обратно… К следующему утру — дома… Я себе мотоцикл куплю, «Судзуки», — сниму с него глушитель, и буду гонять по деревне. Никто не заснет!..

— Покурим на дорожку, — предложил Олег Петрович, — у кого что есть… А тебе, дедушка усушенный, я скажу: запомни, — гладко было на бумаге…

Глава Третья

«Не думай, что Я пришел с миром на эту землю: Не мир принес Я сюда, а — разделение.

Потому что Я пришел разлучать: Сына с отцом его, дочь с матерью, невестку со свекровью ее…

Ибо врагами стали, — твои домашние. Если потребность в отце и матери больше, чем — во Мне. Если твоя любовь к сыну или дочери больше, — чем потребность во Мне.

Если ты идешь ко Мне, — но тебе достаточно отца своего, и матери своей, и жены, и детей, и братьев с сестрами; если тебе достаточно этой земли, — тебе не прийти ко Мне».

Евангелие перпендикулярного мира

1.

Утро отличается от дня и вечера тем, что утром приходят решения. А мысли могут приходить и днем, и вечером.

Гвидонов даже обратил внимание на одну особенность в работе следователей. Если дело близится к завершению, и в нем более-менее все ясно, то следователь, как правило, стремится встретиться с подозреваемым в первой половине дня. Но если же идет сплошной мрак, ничего еще не складывается, и впереди пахота на пахоте, — то встречи с темными личностями сами по себе откладываются до послеобеда или до вечера.

Поэтому, когда еще только рассветало, а дверь в камеру открылась и коридорный в маске, сказал: «На выход», — Гвидонов обрадовался. Он понял, решение насчет него принято, и оно сулит ему какую-то возможность или шанс выбраться из каталажки. Именно потому, — что утром.

С тех пор, как прилетели в Москву, с ним ни разу, кроме доктора, никто не разговаривал. Сразу привезли сюда, в какой-то коробке, чтобы ничего не видел, да еще и под Софию Ротару, чтобы ничего не слышал, — и засунули в эту камеру.

Где было довольно сносно, по сравнению с тем, что ему приходилось видеть. Туалет, душ. Нормальная кровать, холодильник и телевизор с видеомагнитофоном. Телевизор этот, как телевизор не работал, а только как приставка к видику. И штук двадцать кассет со всякой художественной ерундой… Была даже полка с книгами, — почти полное собрание сочинений Максима Горького.

За неделю, что Гвидонов провел в камере, — он возненавидел этого Горького. Не легла к нему душа, — и все тут.

Хватало времени для всякой философии, — днем, по вечерам и ночью. О бренности человеческого существования… Когда ты сегодня есть, — а завтра тебя уже вот и нет. Совсем.

Если бы его тогда не подняли из шахты, арестовывать, — его бы уже не было в живых.

Смех и грех. Никакой альтернативы. Или быть мертвым — или арестованным. Ничего третьего не дано, — бывают же ситуации.

Так что ему нужно было бы богу молиться, за то, что остался цел и невредим. Всю эту неделю.

Но что-то не хотелось…

Если бы еще полгода назад какой-нибудь экстрасенс предсказал ему, что с ним произойдет, — он бы в ответ покрутил пальцем у виска. Такого не могло присниться и в страшном сне.

Ничто не предвещало беды…

Он числился в Федеральной Службе на прекрасной должности, — за которую многие бьются годами, и которая для сыскаря считается, вообще, верхом служебной карьеры. Ему же она досталась незаметно, как-то само собой… Должность — полковничья. В следующем году, — очередное звание.

В генералы ему, правда, никогда не пробиться, для генеральства нужны иные способности, — но ему было тепло и на его месте. Положение на службе казалось твердым, можно сказать, «незыблемым». Он сидел на своем месте и занимался своим делом, — все это знали. Кому нужно.

Приличный, по нынешним временам, оклад. Плюс всякие денежные приятности, которые случались, к счастью, довольно регулярно, — в рамках, конечно, внутреннего морального устава.

Уважение в среде сотрудников, вес в обществе…

Но жадность, откуда она?… Наверное, его погубила жадность. Домик в Греции и сиртаки…

Поразмышляв неделю о своих злоключениях, Гвидонов пришел к единственному выводу, — во всем виноваты его непомерные аппетиты. Желание покомфортнее обставить грядущую старость.

Вот и обставил.

Теперь уж, — не до жиру…

Он жив, жив, — благодаря счастливейшему стечению обстоятельств. Но его теперешняя жизнь — похожа на жизнь начинающего трупа.