Перловый суп

Кажется, после той нашей командировки у Будинаса появились новые друзья в Таджикистане. В Грузии, Эстонии, на Украине и в Москве они никогда не переводились, и Будинас соединял их друг с другом, как соединяют каналами реки. В той слитной, без пробелов, жизни все имело смысл: лица и тени, многоголосое пение и молчание.

Потом добрые люди — в основном, из тех, кто тогда не жил, — стали доказывать нам, что мы жили неправильно, а наши представления о дружбе — сплошное лицемерие и пропаганда.

Но все было тогда по-настоящему— меж настоящими людьми. И если теперь случилось то, что случилось, то это всего лишь оттого, что настоящих людей стало меньше.

Виктор Козью

Мужественный, честный, талантливый

Женя Будинас был ярок в жанре короткого рассказа, хотя, похоже, сам об этом не подозревал. Прежде всего, здесь сказывалась авантюристичность его характера. А авантюра всегда быстротечна. Затянуть ее — и это уже нечто совсем иное: драма, мелодрама. И вообще что-то скучноватое и нудноватое. А ему всегда был нужен результат — и немедленно.

К малоформатному жанру его приучала и журналистика. Работа в агентстве печати «Новости» (АПН). Специфика этого агентства не терпела растянутости, очерковости и литературщины: событие, факт, резюме. И точка. Две-три странички максимум. И Женя делал это профессионально. Но подспудно в нем, наверное, зрело и сопротивление этому отработанному и наработанному профессионализму. Ему, как в старом еврейском анекдоте, всегда хотелось еще и немножко шить, чтобы жить лучше царя. И шил он широкие полотна: публицистические романы, документальные и просто романы.

В чем его зачастую и упрекали, как упрекали в свое время, кстати, и многих классиков, в том числе и А. Фадеева. Упрекали в неспособности писать коротко. И, как свидетельствуют очевидцы, однажды Фадеев не выдержал. Надо вам короткий рассказ — получайте: «А лодчонка-то была утлая»... — сказал старик, выдирая из задницы рака.

Нечто подобное можно вспомнить и о Будинасе. Вспомнить не как о факте творчества, без претензий на литературу и без оглядки на потомков. Случай для Будинаса действительно будничный, заурядный и промелькновенный.

Жили мы с семьей тогда под Минском. В Ратомке. Комната в комсомольском общежитии. Обживались. И потому жена что-то постоянно шила, штопала: покрывала, занавески, всевозможные салфетки. Отходов производства и орудий труда, как-то: ножниц, наперстков, ниток и, конечно, игл было множество. Последние непонятно куда все время ускользали.

В разгар производственного процесса и очередных поисков иголки в нашей квартире и появился Женя Будинас. Занятой, деловой, стремительный. Стремительно плюхнулся на стул со швейными заготовками. И тут же утратил деловитость и стремительность. С подозрением посмотрел на меня, жену и нашего сына. Молча и тихонько поднялся и стал обшаривать брюки с тыла. Вытащил иголку, и не махонькую, какие были больше в ходу, а длинную и толстую, их еще зовут цыганскими, и не без сарказма произнес:

— Возвращаю с благодарностью.

Грибная сага

Сам Женя грибы не жаловал. Нет, пользовал он их с удовольствием. Но чтобы собирать— этого я за ним не замечал. Что-то было у него со зрением такое, о чем он избегал распространяться. А ко всему прочему, он страдал от изжоги. А изжога, как известно, не любит наклонного положения (тоже знаменательная, если не знаковая черта характера). А грибу, даже самому распоследнему сморчку, надо кланяться и кланяться. И не только в шляпку, но и в ножки.

Той осенью, о которой я хочу рассказать, грибы уродились на диво. Особенно маслята, как огромные рыжие муравьи, а скорее забугровые термиты, они расползлись по отечественным молодым хвойникам. Но всем этим хвойникам я предпочитал свои заветные места под Мяделем, с рыжиковыми и боровиковыми засадами. Довольно далековато от Минска. Хотя при машине сто лишних километров не крюк.

Выбрались с Женей из Минска мы где-то уже во второй половине дня. Ко всему начал накрапывать осенний холодноватый уже дождик. Где-то под Мяделем, может, около Любани, хозяйства Мироновича, дождик припустил вовсю. И Женя идти в мокрый лес отказался наотрез. А меня уже было не удержать. И грибная, маслятная поляна цвета детской неожиданности была уже перед глазами и в душе.

Будинас отъехал то ли к кому-то в Мядель, то ли к председателю колхоза в Любани Мироновичу, пообещав вскорости вернуться и забрать меня с трофеями моей любимой тихой охоты. И та охота была настолько удачной, что я нарезал всяких разных грибов не только корзину, но и целлофановый ладный пакет, и майку с рубашкой, и небольшую горку в россыпь. В общем, под завязку багажника будинасовской «Нивы».