Перлюстрация. Перехват информации

Также должны были перлюстрироваться письма, освещавшие деятельность съездов, партийных конференций революционных организаций и содержавшие материалы об их подготовке, проведении, деятельности основного партийного состава и членов разных организаций.

Второй список составлялся МВД и предписывал перлюстрацию писем общественных и политических деятелей, редакторов газет и журналов, профессоров, членов Государственного совета и Государственной думы, членов царской семьи. По стране в разные годы «алфавит» насчитывал от 300 до 1 тысячи фамилий и адресов.

В провинциальных ЧК указания по «алфавиту» получали от старшего цензора Санкт-Петербургского почтамта, руководившего всей службой перлюстрации. В Санкт-Петербургском почтамте после привлечения почтовых чиновников к отбору писем списки с адресами лиц, попавших в «алфавит», имелись, например, у заведующего иностранным отделом А.В. Богуславского и его заместителей В.И. Мартынова и М. Трейблата.

Согласно секретным правилам, ни при каких условиях нельзя было вскрывать письма 3-х человек в Российской империи: государя императора, министра внутренних дел, начальника III Отделения, а после его упразднения — директора ДП. Корреспонденция всех остальных подданных, в том числе и членов императорской фамилии, при необходимости могла быть прочитана. Иногда новый министр внутренних дел мог обнаружить в кабинете предшественника копии своих собственных писем предыдущих лет.

Р.В. Швейер, работавший в петербургском ЧК с 1890 года, на допросе 6 ноября 1929 года вспоминал: «Читались письма преимущественно высокопоставленных лиц, интеллигенции (студенты, адвокаты, профессора, члены Думы) и по специальным поручениям Департамента полиции… читались письма всем министрам, членам Государственного совета, и одно время читались письма бывшего в то время наследником престола Николая II к Кшесинской и обратно, губернаторам и вице-губернаторам».

Известно, что в 1910 году командир Отдельного корпуса жандармов П.Г. Курлов обратился к старшему цензору с просьбой, чтобы адресованные ему письма не носили явных следов вскрытия. Такая же просьба высказывалась и сторонником перлюстрации директором ДП С П. Белецким.

Иногда включение в «алфавит» было результатом просьбы того или иного ведомства. Например, директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий А.Н. Харузин 27 апреля 1911 года писал директору ДП Н.П. Зуеву, что по поручению П.А. Столыпина от 8 апреля в связи с интенсивной деятельностью римско-католического духовенства просит установить наблюдение за перепиской 10 лиц, в том числе петербургского епископа С.Денисевича, архиепископа могилевского В.Ключинского, камергера Папского двора в Риме А.Сапеги. Через 2 дня был подан дополнительный список на 11 человек из римско-католического духовенства и близких к ним.

Наибольший поток писем шёл через Петербургский почтамт. Ежедневно здесь вскрывалось от двух до трёх тысяч писем. Письма с «интересными» сведениями откладывались для снятия копий. Просмотренные письма запечатывались, на обратной стороне в одном из уголков ставилась точка (мушка) — условный знак того, что письмо уже просмотрено и не должно подвергаться перлюстрации повторно.

При случайном отборе писем опытные почтовые работники обращали внимание на их объем, почерк, адрес корреспондента и отправителя. Особый интерес вызывали письма, направленные в центры зарубежной революционной эмиграции (Женеву, Цюрих, Льеж, Париж, Прагу и т. п.), адресованные до востребования, надписанные так называемым «интеллигентным» почерком или на пишущей машинке. Почтовые чиновники Киевской конторы показывали в 1917 году, что старший цензор К.Ф. Зиверт требовал доставлять ему письма, адресованные «их превосходительствам».

Почтово-телеграфные служащие, привлеченные к отбору писем, передавали их в ЧК через одного из отборщиков или через доверенных сторожей. Особая ситуация на протяжении ряда лет была в Петербурге. Здесь отобранные письма сосредотачивались в экспедиции международной корреспонденции. Рядом с ней находилась небольшая комната, куда несколько раз в день в определенное время приходил дежурный по ЧК.

В капитальную стену, разделявшую эти помещения, был встроен особый шкаф. Он открывался при помощи специального железного «кнута», расположенного у самого пола и выходившего в оба помещения. В условленное время шкаф открывался с обеих сторон. В одну половину клали письма, передаваемые для перлюстрации, в другую — корреспонденцию, уже обработанную в цензуре.

За несколько лет до революции экспедиция переехала в другое помещение, и обмен теперь происходил при помощи особых пакетов, которые носили сторожа цензуры. По показаниям в ноябре 1929 года А.Т. Тимофеева (одного из таких доверенных почтовых служащих с 1908 года), в день он откладывал для перлюстрации 20–30 писем.