Переворот

Музей посещали лишь немногие ностальгически настроенные реакционеры. Кожа с французской парадной сбруи была обглодана и съедена голодающими. Маленькая модель типичной хижины для слуг circa 1910 года, призванная скандализировать зрителей своим убожеством, была старательно демонтирована и вынесена из дворца, чтобы служить убежищем бездомной семье в Истиклале. Инструменты пыток, среди которых господствовали высокая бормашина и гильотина, готическая вершина галльского правосудия, отбрасывали длинные тени, и между ними, обходя пыльные музейные витрины, пробирался босиком министр внутренних дел. В витринах лежали комья каучука, гипса и другого сырья, которое добывали в Нуаре голые рабочие (запечатленные на миниатюрной картине из папье-маше в виде изможденных фигур из дерева бальза у входа на рудник) за несколько сантимов в день. Другую витрину занимали лишь усы и монокли империалистов — они подмигнули Эзане, когда он проходил мимо. В следующей витрине лежали пустые бутылки из-под ядов, которые потребляли нечестивые «колоны»: абсент, коньяк, шампанское, перье, — их блеск потускнел и снова ожил после того, как Эзана с сильно бьющимся сердцем проскользнул мимо. В других витринах темнели Библии и молитвенники во всем разнообразии размеров и языков. Вместе с ними весьма остроумно были разложены гроссбухи армии обогатителей, управителей плантаций, концессионеров, агентств по экспорту-импорту, факторий, торговавших европейскими материями и ножевыми изделиями в далеких деревнях, компаний, чьи суда, скрипя, ходили по Грионде. Эзана однажды занялся изучением этих гроссбухов и после консультации с Эллелу не дал хода своему любопытному открытию: ни в одном гроссбухе он не обнаружил прибыли. На бумаге колониализм выглядел явно проигрышным предприятием. Стоимость содержания армий, управителей и фортов, приобретения флагов, пуль, хинина, строительства дорог, ввоза ножей, вилок и ложек намного перевешивала нехотя добытое сырье и налоги, получаемые от беспринципных, ненадежных вождей, не говоря уж об упорно плохо работающих людях. Самого алчного эксплуататора, короля Леопольда, прибегавшего к страшным зверствам в стремлении установить баланс в своих книгах, пришлось спасать от банкротства. По мере того как колонии стали получать независимость, гроссбухи в столицах метрополий заметно поздоровели. Нуар, самая outre[39] из колоний французского министерства заморских территорий, считалась в Париже, по данным статистики, маленькой ерундой.