Перевал

В то время, когда мужчины, восседавшие на конях, вполголоса переговаривались между собой, окружив холм, вроде крепостной стены, женщины стояли поодаль, не смея подойти поближе. Одни стыдливо поправляли на себе платки, другие прятались за спины своих свекровей, стесняясь показаться на глаза старшим родственникам мужей, третьи, устав держать детей на руках, опускались на землю, сажали детей на колени, самые молодые, особенно стеснявшиеся, то и дело надвигали на лицо свои платки, шепча при этом:

— О боже, прости нас. Тут стоят такие почтенные наши аке.

Избегать встречи лицом к лицу со старшими родственниками мужа, со свекром и кланяться им, выражая свое почтение, — непреложный долг каждой женщины с первых дней ее замужества. Поэтому молодухи сбились в кучу, по доброй воле своей стоят позади мужчин. Даже когда мужчины, образовав проход, предложили молодухам пройти поближе к холму, все они, соблюдая обычай, остались на месте. Попробуй та, что посмелее, пойти туда, на нее накинулись бы сами женщины: «У, бесстыжая! Ты куда? Разве не видишь почтенных аке? Садись, не выставляйся!»

Батийна ясно видела, как скованны женщины. Бывало, и сама раньше робела перед старшими мужчинами, как молодуха с румяными щеками, что стоит напротив.

У нее невольно навертывались на глаза слезы от зависти, когда видела, как в музеях Москвы, на больших многолюдных улицах, зрелищах, в магазинах — везде и всюду женщины, не прячась ни от кого, весело гуляют, смелые, независимые. «Счастлив народ, — думала она, — у которого мужчины и женщины трудятся вместе, учатся, получают знания и веселятся тоже вместе. Как не развернуться во всю ширь такому народу! А у нас мужчины ездят, будто на клячах, на своих женах, которые только и знают, что возиться у очага, не научены мы ни ремеслам, ни наукам… лишены всего этого…»

Батийна то жалела женщин, что шептались между собой, опустив головы и прячась за сидящими на конях мужчинами, то злилась на них, что сами себя позволяли унижать, что были слишком забиты.

— Товарищи! На всех собраниях, которые мы проводим, женщины и мужчины сидят рядом! А вы как приучили людей? — сделав строгое лицо, сказала она председателю аилсовета. — Мужчины торчат на своих конях. Заслонили собой бедных женщин. Что это за порядки? Скотину тоже ведь надо жалеть. Гора не рухнет, если мужчины слезут с коней, сядут на землю. Святая мать-земля, которая держит на себе все живое и неживое, не прогнется под киргизскими мужчинами. А почему отгородились и шепчутся между собой те, что в белых элечеках? Разве такую свободу дает им революция? Проходите, женщины, вперед, поближе сюда!

Активисты, к голосу которых прислушивались в аиле, распорядились:

— Слезайте с коней! А то окружили весь холм, как крепостная стена.

— Эй, дорогу женщинам!

— Как они пройдут туда?

Кто-то пробовал пошутить:

— Испокон веков мы слушали всякие речи, сидя на коне… А почему слушать наших милых женщин, получивших свободу, мы обязаны, сидя на земле?

Батийна сдержанно сказала:

— Вы окружили холм, как камышовый плетень байскую юрту. Как женщины будут слушать речи?

— Она правильно говорит, — раздались голоса в поддержку Батийны. — Эй, народ, дайте дорогу. Пусть женщины пройдут!

— Верно! Какая же это свобода, если женщины останутся сзади!

— О бедные, забитые тетушки! Пройдите к холму, ну…

— Да, да, проходите. Поднимитесь-ка на высоту. А мы уж останемся на своих конях.

— Признаться, ради свободы и равенства наших дорогих женщин я не посчитал бы за труд взобраться на самую высокую белоснежную вершину. Но что поделаешь? Крыльев нет у меня…

Тот, кто жаловался на отсутствие крыльев, белолицый бойкий джигит, сидевший на поджаром вороном коне, молодцевато надвинул на лоб черный смушковый тебетей. Он, видимо, что-то еще смешнее буркнул себе под нос, стоящие рядом с ним тотчас захихикали, пряча головы под воротники.

Батийна сделала вид, что не замечает насмешек развязных джигитов. Стоит ли препираться с озорными мужчинами, кое-кто из них, возможно, думает: «Я бы тебя проучил, миленькая, попадись ты мне где-нибудь на безлюдье!»

Она уголком глаз скользнула по белолицему джигиту и покраснела. Во всем его облике, в прищуре блестящих глаз, в звонком голосе, в его посадке она уловила поразительное сходство с Абылом и незаметно вздохнула. О, кому дано без криво-толков оценить чистые непорочные ее вздохи? Того и гляди найдется немало людей, что не прочь возвести хулу на Батийну, — свободная, незамужняя, мол, женщина все равно что телка без поводка. Хоть и начальник сама, все равно заглядывается на джигитов. А что ей остается?

В аилах Батийна держалась с мужчинами строго. Пусть лучше говорят: эта женщина, мол, куда неприступней черного бугая, чем если б кто сказал: «Бедная телка так и водит глазами».

Вначале она обычно запиналась, голос прерывался, по постепенно волнение утихало, она говорила уже свободно, слова приходили сами собой.